Хроника смертельного лета

– Тогда катись не кухню, – поморщился майор, – я сейчас хочу побеседовать с Астаховой, и твоя жующая физиономия мне ни к чему. Ты виделся с матерью Стрельниковой?

– Да, но она ничего определенного не сказала по поводу креста. Она не живет с дочерью уже больше года. Правда, по поводу ее образа жизни – замялась.

– Что значит – замялась?

– То и значит. Бубнила, что дочь найти работу не могла, везде конкуренция и тэ дэ и тэ пэ. Когда же я напрямую спросил, чем ее крошка занималась – стала краснеть и заливаться слезами.

– Ну да, ну да, – кивнул Зубов, – со вскрытием что?

– Много чего. У тебя как с пищеварением?

– Хватит дурака валять, – оборвал его Зубов. – Ладно, пойдем в кабинет. Успеешь закусить, излагая самое главное.

– А как же Астахова?

– Подождет, – буркнул майор, – тоже мне – принцесса…

Оставив поднос на кухне, они вернулись в кабинет. Виктор развернул пакет и впился зубами в еще теплый гамбургер. Все остальное он говорил с набитым ртом, рискуя подавиться.

– Шенберг, как и ты, полагает, что убийца бросил ее живой. Смерть наступила от обильной кровопотери. Множественные порезы на груди, шее, спине, бедрах.

– Смотри, как бы не стошнило…

– Я так жрать хочу, что мне это не грозит, – Глинский прикончил один гамбургер и принялся за следующий. – Так, на чем я остановился?.. Кроме того, бесспорное сексуальное насилие. Характер повреждений не оставляет сомнений.

– Дальше, – потребовал Зубов.

– Обнаружена сперма мужчины со второй группой крови, что соответствует группе крови Рыкова, но если контакт с ним был добровольным и, по его собственному признанию, незащищенным, то сам понимаешь…

– Ясно. Но сие означает, что маньяк был в презервативе – странно, но не невозможно. Ладно, разберемся. Что-нибудь еще?

– Содержание алкоголя в крови – одна десятая промилле.

– Не бог весть сколько, – заметил Зубов. – Дальше!

– Дальше – больше. В крови полно фентанила.

– Что?! – вскинулся Зубов.

Глинский достал из папки бумажку и кинул на стол перед Зубовым.

– Сам посмотри.

– Н-да, – Зубов почесал затылок, – Миша смог определить время введения наркотика? Он был введен внутривенно? Кстати, ампулу мы не нашли. Тот шприц от фентанила?

– Время пока не определил. Введен фентанил внутривенно, с первого раза, тем самым шприцем из мусорного ведра, – Глинский принялся за третий гамбургер. – Так как она вся порезана, то эксперты не сразу заметили след от укола.

– Фентанил, – продолжал он, – вот почему она не кричала. Да еще скотч на лице. Хотя непонятно, зачем он на галстук заморачивался. Она наверняка пошевелиться не могла после такой дозы.

– Не, не так… – медленно произнес Зубов. – Скорее всего, он вколол ей фентанил уже после того как изнасиловал. Иначе, введя наркотик, он бы получил вялую куклу. Насильник, включающий музыкальное сопровождение, скорее всего, заинтересован в реакции жертвы – он хочет видеть страх в ее глазах, подавлять ее сопротивление, – пробормотал он. – Доел свою отраву?

– Почти, – пробубнил Глинский, торопливо дожевывая. – Звать Астахову?

– И немедленно, – произнес майор, пробегая глазами протоколы.

Катрин вошла в кабинет, по-прежнему в покрывале, обернутом вокруг бедер, и ковбойке. Солнечные очки и длинные пряди распущенных волос все еще скрывали ее лицо.

– Итак, мой черед? – спросила она грустно, усаживаясь в кресло. – Пожалуйста, покончим с этим побыстрее. Мне плохо.

– Я заметил, – кивнул Зубов. – Назовите ваше полное имя.

– Астахова Екатерина Дмитриевна.

– Род занятий?

– Преподаю иностранный язык, перевожу иногда…

– Какой язык? – мрачно спросил Зубов.

Женщина равнодушно ответила:

– Английский, испанский реже. Какая разница…

– Расскажите мне о вчерашнем вечере.

– Вы и так все знаете, – уголки ее разбитых губ чуть дернулись, – и про Андрея, и про Мигеля.

– Расскажите, как Орлов вернулся в квартиру, во сколько, о чем вы говорили, что делали.

Выражение ее лица не изменилось.

– Он вернулся около трех. Все к тому времени легли спать. Я увидела из окна, что он сидит у подъезда и позвала.

– Дальше?

Он заметил, как у нее затряслись губы.

– Что происходило дальше?

– Я не хочу об этом говорить…

– Вам придется, – подал голос Глинский.

– И охота вам копаться в такой гадости, – в сердцах бросила Катрин. События минувшей ночи встали перед ней, и к горлу вновь подступили слезы. Воспоминания были ужасны. Как рассказать об этом двум молодым мужикам, сидящим перед нею? Стыдно и противно… Ведь любой из них, мелькнуло у нее в голове, будет судить о подобном происшествии с логикой самца. Мол, оделась вызывающе, намалевалась – сама, никто не заставлял. Вот и напросилась. И никого не интересует, что она просто хотела быть привлекательной для одного единственного. Так вот один единственный и «оценил». Вот и сейчас этот, с усами, пялится на нее с бо-ольшим любопытством. Катрин понимала, что пауза затянулась. Но она ее держала.

– Вы будете говорить? – нарушил Зубов неловкое молчание.

– Нет, – коротко ответила она.

– Почему? – искренне удивился он.

Терпение Катрин лопнуло.

– Потому! Я не желаю это обсуждать, – выдохнула она и закрыла лицо ладонями.