Хроника смертельной осени

Они знали друг друга пятнадцать лет, но никогда раньше Катрин не видела Булгакова без одежды, а тем более – нагим, и не представляла себе, как невероятно он хорош, насколько совершенно его тело – идеально выстроенный центнер тренированных мышц. Она стояла, словно пришибленная, и только когда он стал неторопливо поворачиваться к ней, метнулась прочь, подобно воровке, застигнутой с поличным. Она неслась в комнату, не чувствуя под собой ног, потеряв по дороге тапку, бросилась на кровать, накрылась с головой одеялом и замерла. «Господи, какая же я дура, – стучало у нее в голове, – дура, дура! Да как я могла вообразить, что подобный ему все еще может испытывать ко мне чувства, после того, как меня смешали с грязью, уничтожили, стерли с лица земли! Он не уходит из жалости, да и перед мамой ему неудобно. Нужно кончать бессмысленный фарс и немедленно, иначе потом придется отдирать с кровью – а я больше такой муки не вынесу, не вынесу, не вынесу…»

Она не понимала, что говорит сама с собой, а из-под одеяла доносятся невнятный бубнеж и всхлипы. Поэтому, когда Булгаков заглянул к ней в комнату, уже одетый, чтобы идти на работу, с ее тапкой в руке, он увидел несуразный бугор на кровати, и уловил неразборчивое бормотание из-под одеяла.

– Катрин, – позвал он. – Что с тобой?

Бормотание мгновенно смолкло. Сергей, бросив тапку, включил свет, подошел к кровати и потянул на себя одеяло, но она вцепилась в него мертвой хваткой. Он вновь позвал: – Катрин!

Одеяло чуть приподнялось, и на него уставился блестящий карий глаз – полный раздражения и злости.

– Чего тебе? – сварливо спросила она.

– Что с тобой? – повторил он, усаживаясь рядом.

– Встань с кровати, – услышал он сердитый голос, все еще приглушенный одеялом. – Стулья тебе на что?

– Здесь нет стульев. Вылезай!

– Раскомандовался, – зашипела она из-под одеяла. – Иди отсюда!

– Куда? – он не двинулся с места.

– Куда шел, – голос стал еще глуше. Она помолчала, а потом добавила: – И вообще… Забирай свой матрас и выметайся.

– Та-ак… – Булгаков встал. Но уходить не собирался. Несколько мгновений стоял над кроватью, принимая важное решение. Наконец, он это решение принял. Он взялся за одеяло, с силой рванул на себя и вытряхнул из него Катрин. Как воду выплеснул. Прежде чем она резко отвернулась от него, да еще закрылась руками, он успел заметить, что ее лицо заплакано.

– Так, – повторил он. – Выкладывай, что случилось? Сон плохой приснился?

Она быстро отползла от Сергея как можно дальше, точно испуганный зверек, затравленный торжествующими охотниками.

– Уходи, – упрямо повторила Катрин. – Я больше не хочу, чтобы ты был рядом.

– Вот как? – он, казалось, искренне удивлен. – Почему? Я не разбрасываю вещи, закрываю зубную пасту, не храплю… Или храплю?.. Да какая разница – мы все равно спим в разных комнатах.

– Вот именно! – процедила она и замерла: что она сказала! Зачем она это сказала?! Что он теперь будет делать? Что она теперь будет делать?

А Булгаков застыл – так и стоял, с ее одеялом в руках, глядя на Катрин с непроницаемым выражением лица. Только чуть подрагивали губы, совсем незаметно – лишь он сам ощущал эту дрожь.

– Что ты сказала? – негромко произнес он наконец. – Я правильно расслышал?..

– Не знаю, что ты там расслышал… – проворчала Катрин, внезапно успокоившись. Какая теперь разница – если ей суждено предстать перед этим гордым и сильным человеком капризной дурой – значит, так тому и быть. И вообще, сама во всем виновата. Если б она откликнулась на его чувство раньше, то сейчас не ощущала бы себя так, словно ей приходится что-то у него вымаливать.

– Катрин, милая, что с тобой происходит? Давай поговорим начистоту, – ласково заговорил он.

– Нет, – отрезала она.

– Да, – твердо сказал он.

– Тебе пора на работу, – сумрачным голосом напомнила она. – Иди, опоздаешь.

– Плевать, – Сергей положил одеяло, а затем стянул с себя куртку и швырнул ее в угол. – Не уйду, пока мы не поговорим. Хватит с меня этого абсурда.

Катрин сглотнула слезы. Видимо, действительно пришло время расставить точки над i. Больше тянуть нельзя. Какой смысл? Сейчас она выложит ему все откровенно, и он с облегчением уйдет. А она останется одна, в пустой квартире, наедине со страшными воспоминаниями. Ей пора учиться жить с ними самостоятельно.

Она повернулась к нему, по-прежнему избегая встречаться с ним взглядом. Выглядела она действительно жалко – покрасневшие от слез веки, распухший нос, спутанные длинные волосы, трясущиеся губы.

– Хорошо, – прошептала Катрин, убирая пряди с лица. – Давай поговорим… если ты настаиваешь.

– Да, я настаиваю, – твердо сказал Булгаков, снова усаживаясь на кровать. – Говори.

Его слова прозвучали как приказ. Катрин сжалась, подобно пружине. Еще мгновение, и она ринулась вперед, отпустив эту пружину – Катрин физически ощущала, как та раскручивается, со свистом набирая силу…

– Я понимаю, что ты больше не любишь меня, как прежде, – выпалила она. – И поэтому хочу, чтобы ты ушел. Мне невыносимо жить рядом с тобой и понимать, что ты вынужден терпеть меня из жалости.