Хроника смертельной весны

Этот маршрут стал для нее столь привычным, что Булгаков безошибочно находил ее на берегу. Возвращаясь после работы, он неизменно сворачивал в парк за женой и сыном, и уже сам гордо катил коляску по асфальтовым дорожкам. Катрин брала его под руку, они шли домой, и он был счастлив, а она — видя, как счастлив он, тоже пыталась чувствовать себя счастливой. Чего, в конце концов, ей еще? Боготворящий ее муж, которого она, без сомнений, любит, здоровый ребенок, не доставляющий особых хлопот, уютный дом, устроенный быт. Тереса всегда готова помочь ей с Антоном — пуэрториканка оказалась чрезвычайно чадолюбивой.

Пока Катрин кормила сына грудью, Сергей не упускал случая понаблюдать, как его сын неутомимо ест. У Катрин иногда начинала гореть кожа от его взгляда, пылающего желанием и ревностью. Она улыбалась ему, и он улыбался ей в ответ. Булгаков с нетерпением ждал вечера, когда он окажется с Катрин наедине, без нахального карапуза, претендующего на его любимую женщину. Казалось, он хочет ее даже сильнее, чем до рождения ребенка — страсть переполняла его сердце. Около десяти неугомонный малыш, наконец, замолкал, и Сергей тянул Катрин в спальню. Булгаков будто вернулся на несколько лет назад, в то блаженное время, когда она приняла и его, и его любовь. Словно не было месяцев холодной отстраненности и гнетущих недомолвок. Он был доволен и тем, что ему все же удалось оградить Катрин от выматывающих вопросов «инквизитора» Глинского и вот — она пришла в себя, гнетущие воспоминания остались позади, и их жизнь стала входить в новое русло, точно варяжская ладья в многоводный приток реки. Эта жизнь будет спокойной и безмятежной, наполненной счастьем и заботами о сыне, а бог даст — и о других детях. Булгакову казалось, что рождение ребенка оказало на жену благотворное влияние, а самое главное — они вновь были вместе, были одним целым, были семьей.

А для Катрин время все так же стояло на месте — как застыло полтора года назад, так и увязло в непроходимом болоте ежедневной рутины. Она чувствовала себя картинкой из глянцевого журнала — идеальная жена, идеальная мать. Она находила особый, изощренный мазохизм в том, чтобы усугублять собственную идеальность, делая прелестную картинку еще прелестнее: вот она склоняется к младенцу, размахивающему упругими ножками и ручками в кружевной колыбели — символ материнской заботы, вот она кормит дитя — социальная реклама в поддержку грудного вскармливания, вот она накрывает стол для воскресного обеда — разворот шикарного «Home&Gardens». А что же за картинка получается, когда она остается с Сержем наедине?.. Лучше и не думать…

… — Мэм, с вами все в порядке? — она подняла голову и увидела над собой пожилого джентльмена, которого она не раз замечала во время прогулок по Кенсингтонским садам. Худощавый, будто высохший, с неплохо сохранившейся седой шевелюрой, одетый в отличное шерстяное английское пальто — несмотря на теплую погоду. С утра моросил дождик, но сейчас небо было чистым и солнце припекало весьма ощутимо. — Вы хорошо себя чувствуете? — спросил старик.

— О да, спасибо, я просто задремала, — Катрин слегка потянулась, расправляя затекшие плечи и шею.

— Ваш малыш проснулся, — старик заглянул в коляску и она, уже немного настороженно проследила за ним — он выглядел мирно, но кто его знает? Может, это замаскировавшийся похититель детей?..

— Вы позволите? — он не стал ждать разрешения, и ловко разложил рядом с ее одеялом брезентовую табуретку.

— Да, конечно, — пробормотала Катрин, а он уже усаживался поудобнее.

— Вы очень добры. Мне кажется, вы иностранка? — он и не собирался отставать.

— Да, сэр, — Катрин начинала испытывать легкую досаду — ну принесла же нелегкая этого старикана?

— Откуда вы?

— Из России.

— Вот как?.. И чем же вы занимаетесь в Лондоне?

Уж не принимает ли он ее за прислугу? За няньку, присматривающую за хозяйским ребенком? Катрин поджала губы:

— Мой муж здесь работает, сэр. Он врач.

— Oh!

Только урожденный англичанин способен произнести это междометие с подобной интонаций — в нем прозвучало и удивление, и восхищение, и уважение. Катрин была довольна. Однако следующий вопрос поверг ее в замешательство:

— А вы сами чем занимаетесь, мэм?

— Я?.. — в самом-то деле, чем она здесь занимается? Катрин задумалась. — У меня маленький ребенок, сэр, работы мне хватает.

Старик с улыбкой рассматривал ее: — Я спрашиваю не о работе. Я говорю о том, что у такой красивой и славной молодой женщины должны быть и другие интересы.

Больше всего Катрин хотелось встать и уйти — жаль, нет двери, которой можно было бы погромче хлопнуть. По какому праву этот чужой человек учит ее жизни? Но неловко проявить грубость после того, как тебя назвали «sweet». К эпитету «красивая» Катрин привыкла, а вот «славной» ее не называли с тех пор как ей минуло… лет пять… Капризная, своенравная, взбалмошная — но не «славная». К тому же прозвучало это так… мило.

Тем временем старик продолжал: — Разрешите представиться, мэм?

Катрин неохотно кивнула.

— Сэр Реджинальд Скотт, — он привстал и с достоинством поклонился.