Он поднял голову от железного котла, который скоблил, и показал мне свою руку. Он явно сделал это нарочно, и лицо у него было жесткое. Тут я посмотрел на руку, отворачиваться было бы невежливо. На руке оставались только большой и указательный пальцы – достаточно, чтобы что-нибудь брать, но любая тонкая работа ему теперь была заказана. Половина кисти представляла собой сплошной корявый шрам.
Я заставил себя остаться невозмутимым, хотя это было непросто. В каком-то смысле я смотрел в лицо своему наихудшему страху. Я остро ощутил, что мои собственные руки целы и невредимы, и с трудом подавил порыв сжать их в кулак или спрятать руки за спину.
– Минуло уже десять лет с тех пор, как эта рука держала меч, – сказал Наден. Гордость
и гнев. Сожаление. – Я много думал о той битве, в которой лишился пальцев. Ведь мой противник даже не был искусным воином. Всего лишь какой-то варвар, ему бы лопату держать, а не меч.Он пошевелил двумя пальцами. В каком-то смысле ему повезло. В Хаэрте были и другие адемы, у которых недоставало всей кисти, или глаза, или руки по локоть, или ноги по колено…
– Я много об этом думал. Как бы я мог спасти свою руку. Я думал о договоре, по которому я брался защищать барона, чьи земли были охвачены мятежом. Я думал: а что, если бы я не подписал того договора? Я думал: а что, если бы я лишился левой руки? Я бы не смог говорить, зато по-прежнему мог бы владеть мечом…
Он уронил руку.
– Но владеть мечом мало. Настоящему наемнику нужны обе руки. Одной рукой не сделаешь ни «любовник прыгает в окно», ни «спящего медведя»…
Он пожал плечами.
– Оглядываться назад – это роскошь. Это можно делать до бесконечности, но все это бесполезно. Я носил алое с гордостью. Я принес школе двести тридцать талантов. Я достиг второго камня, со временем достиг бы и третьего.
Наден снова поднял свою искалеченную руку.
– Но я бы ничего этого не достиг, если бы жил в страхе лишиться руки. Если бы я ежился и уворачивался, меня никогда бы не приняли в латанту. Я бы никогда не дошел до второго камня. Я остался бы цел, но стал бы меньше, чем я есть.
Он отвернулся и снова принялся скоблить котлы. Я, помедлив, присоединился к нему.
– Тяжело тебе? – спросил я вполголоса – просто не смог удержаться.
Наден долго не отвечал.
– Когда это только случилось, я про себя думал, что не так уж оно и плохо. Некоторые получают увечья пострашнее. Некоторые гибнут. Мне повезло больше.
Он набрал воздуху в грудь и медленно выдохнул.
– Я старался думать, что все не так плохо. Стану жить дальше. Но нет. Жизнь останавливается. Ты многое теряешь. Ты теряешь все.
Потом добавил:
– Во сне у меня всегда две руки.
Мы вместе домыли посуду, сохраняя общее молчание. Иногда молчание – единственное, что ты можешь предложить.
Целеана тоже меня кое-чему научила. А именно: бывают противники, которые не колеблясь ударят мужчину ногой, кулаком или локтем прямо по гениталиям.
Нет, не так сильно, чтобы искалечить. Она дралась с пеленок и в совершенстве владела контролем, который так ценила Вашет. Но это означало, что Целеана точно знала, насколько сильно следует ударить, чтобы я зашатался и скорчился, сделав ее победу совершенно бесспорной.
И вот я сидел на травке, мир вокруг был серым, меня подташнивало. Выведя меня из строя, Целеана сочувственно похлопала меня по плечу и весело ускакала. Небось опять пошла плясать между качающихся ветвей меч-дерева.
– Ты неплохо держался до самого конца, – сказала Вашет, усевшись на траву напротив меня.
Я ничего не ответил. Я, как ребенок, играющий в прятки, искренне надеялся, что, если зажмуриться и сидеть совершенно неподвижно, боль меня не отыщет.
– Да брось ты, видела я, как она тебя пнула, – снисходительно сказала Вашет. – Удар был не такой уж сильный.
Я услышал, как она вздохнула.
– Нет, если тебе надо, чтобы кто-то посмотрел и удостоверился, что твои сокровища целы…
Я хихикнул. Зря я это сделал. Немыслимая боль, свернувшаяся в паху, распрямилась и отдалась вниз, в колено, и вверх, в пупок. Снова накатила тошнота, и я открыл глаза, чтобы справиться с головокружением.
– Она скоро это перерастет, – сказала Вашет.
– Надеюсь… – прошипел я сквозь стиснутые зубы. – Гнусная привычка!
– Я не это имею в виду, – сказала Вашет. – Я хочу сказать, что она подрастет. И можно надеяться, что она будет распределять свое внимание по всему телу равномернее. Сейчас она слишком часто атакует в пах. Это делает ее предсказуемой, так ей слишком легко противостоять.
Она многозначительно взглянула на меня.
– Любому, у кого есть хоть капля мозгов.
Я снова закрыл глаза.
– Вашет, не надо меня учить прямо сейчас, а? – взмолился я. – А то я вот-вот верну вчерашний завтрак!
Она поднялась на ноги.
– Значит, это самое подходящее время для учебы. Встань! Ты должен научиться сражаться, будучи раненым. Это бесценный навык, и Целеана дала тебе случай в нем поупражняться. Ты должен быть ей за это благодарен.
Понимая, что спорить бесполезно, я поднялся на ноги и заковылял за своим тренировочным мечом.
Вашет поймала меня за плечо.
– Нет. Без оружия!
Я вздохнул.