При этом она была довольно молода. Быть может, она так выглядела благодаря хрупкой фигурке и личику сердечком, но на вид ей было ненамного больше двадцати.
– Можно мы будем говорить на твоем языке? – спросила она по-атурански. – Окажи мне любезность. Мне нужно поупражняться.
– С удовольствием, – ответил я по-атурански. – Ты очень хорошо говоришь. Мне даже завидно. Когда я говорю по-адемски, я чувствую себя неуклюжим медведем в тяжелых сапожищах.
Пенте застенчиво улыбнулась, потом прикрыла рот ладошкой и слегка покраснела.
– Это правильно, улыбаться?
– И правильно, и вежливо. Такая улыбка означает небольшое веселье. Она тут как раз кстати, потому что моя шутка была не слишком удачной.
Пенте убрала руку от лица и снова застенчиво улыбнулась. Она была прелестна, как первоцвет. У меня полегчало на сердце от ее вида.
– В других обстоятельствах, – сказал я, – я бы улыбнулся в ответ. Но, боюсь, здесь окружающие сочтут это невежливым.
– О, пожалуйста! – сказала она и сделала несколько жестов, достаточно широких, чтобы их видели все. Дерзкое предложение. Заискивание. Дружеское приветствие.
– Надо же мне практиковаться.Я улыбнулся, хотя далеко не так широко, как обычно. Отчасти из осторожности, отчасти потому, что лицо болело.
– Я испытываю тревожность по поводу своей улыбки.
Она сделала было жест, но остановилась. Выражение ее лица переменилось, глаза слегка сузились, как будто она рассердилась.
– Это? – спросил я, жестом выразив «легкую озабоченность».
Она кивнула.
– А как это показывают лицом?
– Вот так, – я слегка сдвинул брови. – Или, поскольку ты женщина, можно еще так, – я слегка надул губы. – Я, поскольку я мужчина, сделал бы вот так, – я поджал губы.
Пенте растерянно смотрела на меня. Ошеломлена.
– А что, у мужчин и женщин это различается? – спросила она, и в ее тоне послышалось недоверие.
– Только иногда, – успокоил я. – И то в мелочах.
– Все так сложно! – пожаловалась она с ноткой отчаяния в голосе. – У себя в семье ты всегда знаешь, что означает малейшее движение лица. Растешь и смотришь. Ты знаешь все, что в них есть. Друзья, с которыми ты была с малолетства, пока еще не отучилась скалиться всем подряд. С ними легко. Но это…
Она покачала головой.
– Ну как можно запомнить, когда следует показывать зубы, а когда нет? А как часто положено встречаться глазами?
– Понимаю, – сказал я. – На своем языке я говорю очень хорошо. Я могу выразить самые сложные мысли. Но здесь это все бесполезно.
Я вздохнул.
– Очень трудно сохранять лицо все время неподвижным. Такое ощущение, будто я постоянно задерживаю дыхание.
– Не все время, – возразила она. – У нас не все время лица неподвижные. Когда ты с…
Она осеклась, потом поспешно продемонстрировала извинение
.– У меня здесь нет достаточно близких людей, – сказал я. Сдержанное сожаление.
– Я надеялся, что сумел сблизиться с Вашет, но, боюсь, сегодня я все испортил.Пенте кивнула.
– Я видела.
Она протянула руку и провела пальцем по моей опухшей щеке. Палец был прохладный.
– Наверное, ты разгневал ее очень.
– Да я и сам понял, до сих пор в ушах звенит, – сказал я.
Пенте покачала головой.
– Нет. Следы.
На этот раз она показала на свое собственное лицо.
– Кто-то другой мог сделать это по ошибке, но Вашет не оставила бы следов, если бы не хотела, чтобы все это видели.
Сердце у меня упало. Я невольно схватился за лицо. Да, конечно. Это было не просто наказание. Это было сообщение всему Адемре.
– Ну я и дурак! – тихо сказал я. – До сих пор я об этом даже не догадывался.
Несколько минут мы ели молча, потом я спросил:
– Почему ты сегодня пришла и села рядом со мной?
– Я сегодня увидела тебя и подумала, что много слышала, как о тебе говорят. Но я ничего не знаю о тебе лично.
Она помолчала.
– А что обо мне говорят? – спросил я, чуть заметно усмехнувшись.
Она коснулась уголка моего рта кончиками пальцев.
– Это что? – спросила она. – Неровная улыбка?
Я в качестве объяснения ответил жестом «мягкая насмешка».
– Но надо мной, а не над тобой. Я догадываюсь, что обо мне говорят.
– Ну, говорят не только плохое, – мягко сказала она.
Пенте подняла голову и встретилась со мной взглядом. Глаза у нее были огромные, серые, чуть более темные, чем у других. Они были такие ясные и прозрачные, что, когда она улыбнулась, у меня заныло сердце. Я почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы, и поспешно отвернулся в смущении.
– Ой! – тихо воскликнула она и поспешно показала «огорченное извинение». – Нет-нет. Я неправильно улыбнулась и посмотрела в глаза! Я имела в виду вот это.
Дружеское ободрение.
– Ты совершенно правильно улыбнулась, – сказал я, не поднимая глаз и отчаянно моргая, чтобы избавиться от слез. – Просто это такая нежданная любезность в день, когда я этого совершенно не заслужил. Ты первая, кто заговорил со мной по собственному желанию. И лицо у тебя такое нежное, что это целительно для сердца.
Я выразил левой рукой благодарность
, радуясь, что мне не надо встречаться с нею глазами, чтобы продемонстрировать свои чувства.