Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима

Триста пятьдесят человек в полном вооружении римских легионеров полукругом выстроились перед домом, образовав у крыльца небольшое пространство, в которое ввели двух человек в грязных нижних туниках. Они затравленно озирались, глядя на вооруженную толпу, ощетинившуюся копьями, и, казалось, старались понять, зачем их сюда привели.

Это были Волкаций и Сильван.

Увидев Минуция, Габиний Сильван затрясся всем телом и упал на колени.

— Будь милосерден, Минуций! Прости меня, и боги вознаградят тебя за твою доброту! — плача, умолял он.

— Не теряй достоинства, Сильван, — сурово произнес Минуций. — Ты ведь римский гражданин. Посмотри-ка на своего приятеля! По-моему, совсем неплохо держится! И знаешь, почему? Он уже понял, что таким подлым негодяям, как вы оба, не будет прощения. Или ты думаешь и дальше наслаждаться жизнью, каждый день просыпаясь в своей спальне в обнимку со своими несовершеннолетними рабынями или девчонками из лупанаров твоего неразлучного дружка-сводника, в то время как на мои плечи лягут труды и опасности войны, которую я начинаю по вашей милости? Нет, презренные, уж теперь-то вам не помогут ни ваше коварство, ни ваша подлость, ни ловкость ваших рук…

— Опомнись, Минуций! — крикнул Волкаций, делая последнюю и явно бесполезную попытку сохранить жизнь. — Еще не поздно! Обещаю именем богов простить тебе все твои долги и безвозмездно отдать девушку…

— Заклинаю, пощади меня! — рыдал Сильван.

Но Минуций был неумолим.

По его знаку несчастных схватили, сорвали с них одежду и привязали за руки к столбам коновязи, после чего стали сечь розгами.

Сильван испускал крики боли и отчаяния. Волкаций ругался и слал проклятия своему мучителю.

— Кончайте с хныксой! — крикнул Минуций. — А этому сквернослову добавьте розог!

Полубесчувственного Сильвана отвязали от столба и подтащили ближе к крыльцу. Он бился в руках державших его палачей и вопил в диком ужасе:

— О, пощади, пощади!

— Нет!

Сильные руки поставили Сильвана на колени и наклонили головой вперед.

К нему приблизился палач с обнаженным испанским мечом.

Подняв меч, он примерился взглядом к склоненной шее и резким ударом отсек голову Сильвана.

Брызгая кровью, она откатилась к крыльцу, на котором с бесстрастным лицом восседал Минуций.

Потом подвели и поставили на колени упиравшегося Волкация.

— Будь проклят, преступник! — крикнул он Минуцию. — Опозоривший римское имя, ты будешь распят на кресте, как и твои…

Крик оборвался.

Голова Волкация упала рядом с утопавшим в крови обезглавленным трупом Сильвана.

Минуций спокойно повернулся к стоявшему возле него декуриону, бледному и безмолвному от страха.

— Не трясись, — насмешливо проговорил он. — Немного погодя я тебя отпущу и ты расскажешь своему префекту о том, что здесь увидел. Надеюсь, он поймет, что я не намерен шутить…

Кровавая расправа над римскими гражданами должна была означать, что восстание началось.

Сразу после казни своих недругов Минуций отдал приказ о выступлении в поход, решив в первую очередь занять поместье опального римского сенатора Сервия Вибеллия, которого лет пять назад цензоры вычеркнули из списков сенаторов за недостойное поведение.

У этого Вибеллия Минуций не раз бывал в гостях, играя с хозяином в кости. Тот был баснословно богат, с рабами обращался хуже, чем со скотом. По подсчетам Минуция, на землях Вибеллия работало не меньше двух тысяч рабов.

За два часа до рассвета возглавляемый Минуцием и Ламидом отряд покинул Кланиан, перед воротами которого устрашающе торчали насаженные на копья головы злополучных Волкация и Сильвана.

Восставшие двинулись по направлению к Ацеррам. На пол пути между этим городом и Свессулой, отстоявшими друг от друга примерно на шесть миль, находилась уже упомянутая вилла бывшего римского сенатора.

Усадебный двор Вибеллия представлял настоящую крепость. Он был обнесен высоким и прочным забором из камня и дерева. В этой местности разбойничьи шайки порой давали о себе знать, совершая нападения на богатые виллы, но укрепленная усадьба Вибеллия была им не по зубам, и они обходили ее стороной.

Появление восставших было неожиданным, но ворота усадьбы засевшие в ней обитатели отказались открыть.

Из-за ограды в нападавших полетели камни, дротики и стрелы.

Минуций приказал поджечь ворота.

Обозленные сопротивлением повстанцы не только подожгли ворота, но и стали метать в усадебный дом дротики с зажженными пучками соломы.

Пока горели ворота, занялась и крыша дома.

Спустя еще немного времени осаждавшие, разметав обугленные доски ворот, ворвались во двор виллы.

Защищавшие ее рабы и надсмотрщики частью разбежались, частью были схвачены. Последних привели к Минуцию, который сразу предложил им вступить в ряды бойцов за свободу.

Ответом ему было более чем недружелюбное молчание.

— Спрашиваю вас еще раз, — нахмурившись, сказал Минуций. — Я хочу знать, кто из вас, рабов, желает обрести свободу? Только не говорите мне о том, что вам хорошо живется у вашего превосходного господина и свобода вам не нужна. Ни один раб не откажется от красного фригийского колпака.