Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима

Марий не баловал квиритов своими публичными выступлениями. Ему явно не под силу было тягаться в красноречии с блистательными ораторами из среды оптиматов. Поэтому арпинец по возможности избегал появляться на Рострах.

Первым держал речь Сервилий Главция.

Поднявшись на трибуну и подождав, когда стихнет шум, он заговорил:

— Больше всего хотелось бы мне, квириты, обратиться к вам сегодня со словами ободрения, дабы поднять ваш дух в преддверии грозной войны. Не стал бы я тревожить вас понапрасну по поводу внутренних наших неустройств в то время, как бесчисленные враги грозят гибелью отечеству, если бы не видел, как ваши лень, трусость и праздность день за днем, час за часом подтачивают силы государства. На ваших глазах кучка могущественных людей, олигархов, по своему произволу опустошают казну, им платят дань цари, тетрархи и все народы от Бетиса до Оронта, обхаживая их всех вместе и каждого по отдельности. Клянусь всемогуществом Юпитера! Их положение поистине царственное, больше, чем царственное! А вы? Вы, достославный римский народ? Вы, рожденные повелевать? Вы все еще боитесь тех, кому вам подобает внушать страх! После того, как погибли ваши защитники, Тиберий и Гай Гракхи, знатные люди постепенно, шаг за шагом уничтожали законы, принятые вам во благо, и в конце концов отобрали у вас последний, тот самый, с помощью которого вы еще как-то могли защитить самих себя и государство от их беззакония и самовластья…

Так начал свою речь Главция.

Он был неплохим оратором. Его речам не доставало эллинской изысканности, какая постоянно сквозила в речах Антония, Красса или Метелла Нумидийского. Но он обладал мощным голосом и способностью говорить без подготовки.

Это был блестящий импровизатор. Правда, в его речах многие часто замечали беззастенчивые реминисценции из речей знаменитых римских и даже греческих ораторов.

Речь Главции захватила слушателей.

Он весьма искусно подвел ее к сути своего предложения: отобрать суды у развращенного, продажного сената и вернуть их всадникам, то есть восстановить Семпрониев закон, который упразднил при поддержке большинства сената ненавистный всему Риму Квинт Сервилий Цепион.

С великой силой убеждения перечислял Главция все выгоды Семпрониева закона, говорил о его справедливости, полезности и способности обуздать своевольную знать, развращенную безнаказанностью за любые злоупотребления и преступления.

С гневом и возмущением обрушился он на сенатские суды, в продолжении двух лет выносившие оправдательные приговоры по вопиющим делам наместников провинций, хотя они были полностью изобличены в вымогательствах и казнокрадстве.

Высказав все это, Главция призвал сограждан проголосовать за его предложение в трибутных комициях.

Большинство собравшихся с одобрением выслушали речь Главции.

Только стоявшие небольшой отдельной кучкой нобили, отпрыски старинных плебейских родов, выражали бурное недовольство. Они давно уже слились с патрицианской знатью и всегда ратовали за интересы богачей и сената, хотя и не забывали о своем плебейском происхождении. Они появлялись на плебейских сходках, чтобы влиять на настроения простого люда с помощью своих многочисланных клиентов и вольноотпущенников, имевших права римского гражданства. Все они хором ругали Главцию, как смутьяна и гракхианца, крича что судебный закон Цепиона нужно оставить без изменения.

После Главции выступил с длинной и безыскусной речью народный трибун Луций Марций Филипп[314], который еще до своего избрания выступал против нововведений Мария в армии, пугая всех будущими потрясениями, но в конце концов смирился со всем этим, как со свершившимся злом.

Теперь он употреблял свои усилия на то, чтобы побудить пролетариев вступать в легионы (надо сказать, приток граждан в армию после Араузиона резко сократился — война с кимврами не сулила, кроме опасностей, никакой добычи).

По своим убеждениям Филипп был близок к Гракхам, хотя всегда осуждал их за крайности в политической борьбе. Как и Гракхи, он видел спасение пошатнувшегося римского могущества в возрождении крестьянства. Но он вынужден был с горечью признать, что старое доброе время безвозвратно ушло.

— Где те законопослушные граждане, которых круговой порукой связывали священный долг и любовь к родным пенатам? — восклицал Филипп, обращаясь к собранию. — Увы! Во всем Риме осталось лишь две тысячи семейств, которые владеют недвижимой собственностью…

Филиппа слушали без особого внимания.

Когда он, к немалому облегчению собравшихся, произнес традиционную фразу: «Я кончил, квириты», на площади произошли шум и движение.

Со стороны курии по направлению к Рострам шли, расчищая путь в толпе, консульские ликторы с фасциями на плечах. Следом за ликторами продвигался Марий, сопровождаемый группой друзей, среди которых были давний товарищ его по испанскому походу Кассий Сабакон, суровый Маний Аквилий[315], стяжавший славу храбрейшего воина и способного командира, и Публий Сульпиций Руф[316], юноша образованный, из богатой семьи, и уже обративший на себя внимание своими блестящими и смелыми речами против знати.