Тот улыбнулся ей, и девушка, лицо которой мгновенно покрылось краской смущения, быстро затворила дверь.
— А тебя я знаю, — обратился Эсхрион к Сатиру. — Мне посчастливилось присутствовать на прошлогодних Великих играх. Тебя ведь зовут Сатир? Как все восхищались, когда ты победил своих противников в двух поединках подряд!.. К тому же, — сделав паузу, продолжал виллик, — мы с тобой земляки. Господин говорил мне, что ты тоже родом из Тарента.
— Это верно, — охотно откликнулся Сатир. — Только родился я не в самом Таренте, а в его предместье. Знаешь, там есть такое местечко под названием Сатирий?
— Ну, как же! — оживился Эсхрион. — Я много раз там бывал.
— Поначалу, когда меня сделали гладиатором, — продолжал Сатир, — я принял имя Сатирий в память о родине. Греки называли меня Сатирионом. Только Аврелий, наш ланиста, прозвал меня Сатиром. «Так будет короче», — сказал он мне. Но я на него за это не в обиде, — добродушным тоном закончил гладиатор.
Эсхрион немного успокоился.
Конечно, неожиданное появление Ювентины и гладиаторов его немало удивило и встревожило.
Управителя не покидало какое-то дурное предчувствие. Вместе с тем ничего особенно странного во всем этом не было. Эсхрион вспомнил, как пять лет тому назад вот так же внезапно поздней ночью нагрянули в имение человек тридцать гладиаторов во главе с Пацидейаном. Последний имел вид заговорщика и обронил несколько зловещих фраз о том, что кое-кого следует проучить. Эсхрион не испытывал потребности знать больше. Разговоры не в меру любопытных и догадливых рабов он сурово пресекал словами: «Попридержите языки! Рабу надо говорить меньше, чем он знает».
Эсхрион тут же вспомнил, что прибывшие вместе с Пацидейаном гладиаторы вели себя крайне разнузданно при полном попустительстве управителя школы, который первый напился допьяна, шумел и творил всякие безобразия, неприличные его возрасту. Несколько молодых рабынь со слезами пожаловались Эсхриону, что их изнасиловали. Но он чувствовал себя совершенно бессильным в тех обстоятельствах и был озабочен, как бы насильники не добрались до его Мелиссы, которая была еще очень привлекательной женщиной.
В связи с этим неприятным воспоминанием Эсхрион не мог не отметить про себя, что гладиаторы, которых привела с собой Ювентина, ведут себя на удивление тихо и спокойно. Но почему-то именно это не давало старику покоя.
После короткого разговора со своим земляком Сатиром управитель удалился в свою комнату, где его с нетерпением и тревогой ждала его жена Мелисса, так и не решившаяся показаться в атрии, заполненном вооруженными людьми, очень смахивающими на отпетых разбойников.
Мелисса ругала себя за то, что не удержала в комнате дочь, которая выпорхнула из нее лишь только, приоткрыв дверь, увидела Ювентину.
— Ну что? — спросила мужа Мелисса. — Что все это значит?
— Пока что у меня одни догадки, — с сумрачным видом ответил тот. — Похоже, кому-то из олигархов пришла нужда воспользоваться учениками нашего господина. Помнишь, как такое же случилось в год трибуната Мамилия Лиметана, который провел закон против самых могущественных людей в Риме? Тогда даже Луция Опимия, погубителя Гракха, отправили в изгнание…
— Я наблюдала за всем в щелку, — сказала Мелисса. — Эта Ювентина… почему она здесь?
— Она говорит, что ее Аврелий послал сюда проводницей для этих семерых гладиаторов…
— Но Ювентина больше не принадлежит фамилии нашего господина, — возразила Мелисса. — Говорят, он проиграл ее в кости какому-то своднику.
— Насколько я понял, новый господин Ювентины действует как посредник между нашим господином и очень знатным лицом. Не может ведь, скажем, сенатор в каком-нибудь щекотливом деле общаться напрямую с гладиаторским ланистой?..
— Но почему Аврелий не послал проводником кого-нибудь из своих рабов, знающих сюда дорогу? Например, нашего сынка Глена?
— Откуда мне знать?.. Может быть, наш господин из предосторожности не хочет впутывать в это дело своих рабов. А дело, видать, очень спешное. Иначе зачем было идти сюда в такую непогоду?.. А Ювентина-то как изменилась! Совсем повзрослела! Бедняжка, одна, ночью, вместе со смертниками, от которых можно ожидать чего угодно!..
— Чему тут удивляться, — презрительно сказала Мелисса. — Потаскушку уже ничем не испугаешь. Ей теперь все нипочем…
Эсхрион неприязненно взглянул на жену.
— Зачем ты называешь Ювентину потаскушкой?
— Да уж наслышана, чем она занималась в Риме. Как будто сам ты ничего не слышал и не знаешь…