Хроника времён «царя Бориса»

Еще несколькими строчками возвращусь в август 1991 года. Спрашивали мы себя, что будет, если… Я не очень верю в списки, обнародованные позже. Списки, конечно, составлялись. И неугодные лица выделялись жирной чертой. В этом традиция России, и уж тем более России советской. Однако предсказывать этой пофамильной череде судьбу физического устранения вряд ли сопоставимо с истинным замыслом. Скорее, речь шла о политическом и общественном мщении, на которое рассчитывали клевреты государственного переворота. Вся авантюра ГКЧП имеет несколько измерений. С точки зрения большевистской философии все совершенное вполне логично: народ бедствует — спасем народ, Союз разваливается — остановим развал. Неважно, что право говорить от имени народа им, естественно, никто не вручал. Им это делегировала якобы партия, которая, с точки зрения руководства партии, сама до последнего времени была умом, честью и совестью эпохи. Но, что удивительно, и партия им этого не поручала. И съезд прошел недавно, и пленум, и ничего такого, чтобы…

Я помню слова Лигачева, сказанные где-то в середине восьмидесятых, когда началась эта пагубная для нашей экономики антиалкогольная кампания. Егор Кузьмич сказал достаточно искренне и убежденно: «Мы должны спасти свой народ» (имея в виду народ пьющий). Чуть раньше, осуждая появление рок-музыки, тот же Егор Кузьмич сказал, адресуясь к руководству комсомола: «Мы должны спасти нашу молодежь…» Вот эта убежденность в некой идеологическо-диктаторской миссии, что их обязанность спасти народ, а не управлять развалившимся хозяйством страны, прибавлять идеологичности, а не человечности, эта зашоренность сверхъявственно прозвучала на Конституционном суде.

Как только на трибуну поднимаются бывшие вершители партийных и государственных судеб, мы сталкиваемся с фактом обнаженного догматизма, где даже скудная аналитическая мысль мечется в границах догмы. И каждый из них: Рыжков, Зюганов, адвокат Иванов, Слободкин и сотни других — осознают, понимают, не могут не понимать, что партия никогда не была партией в общепринятом цивилизованном смысле, каковой должна быть партия, как единение свободное, терпимое и демократическое. Они настаивают, чтобы разговор о КПСС шел не по нормам цивилизации, нормам закона, а по нормам и принципам самой КПСС. КПСС никогда не была правящей партией, противостоящей другим партиям и движениям. Она была партией единственной, она была партией диктатурной, она была сутью тоталитарного режима, его механизмом, его законодателем, его надзором. И тогда следует упрек, что Президент России, накладывая запрет на деятельность партии, на её имущественное преобладание, убирает оппозиционную силу, якобы противоборствующую власти, — это умышленная подмена понятий, сужение задачи президентских указов до уровня своего диктаторского мировоззрения, каковым всегда было мировоззрение партийных функционеров. Они истолковывают указы Президента России, как если бы авторами подобных документов были бы они сами, а значит, и цель этих документов иной, кроме как уничтожить, запретить, лишить жизни, а именно так во все времена партия, а значит, и государство (оно и было партией) поступало с оппонентами, несогласными, инакомыслящими. Их растаптывали, лишали работы, свободы передвижения и свободы общения. Ничего подобного указы Президента попросту не совершали. Следуя медицинским аналогиям, рак, как заболевание, всегда физическая оппозиция здоровому организму. Так и в этом случае. Утратив власть, партия не пересмотрела свой внутренний уклад, не повернулась в сторону демократических институтов. Все произошло как раз наоборот. Партия обвинила в утрате своего прежнего авторитета либеральное крыло. Буквально с первых минут своего нового положения партия заняла бескомпромиссную позицию практически по всем демократическим процессам, происходящим в России. Указы президента не безошибочны, это бесспорный факт. Они результат действий в реальных условиях переворота. Упразднялась не оппозиция, а диктат, всесилие, побудитель тоталитаризма, имущественное преобладание одной из партий. Выравнивались стартовые возможности для всех политических сил общества.

Характерно, что все шаги ГКЧП, от замысла до воплощения, выстраивались не в пределах закона, Конституции, а в диапазоне партийных догм, которые нутром этих людей и воспринимались как высший устав жизни, ибо на протяжении всей их сознательности, за исключением полутора последних лет, иных принципов не существовало. Некое право, дарованное свыше: спасать народ, вести его, устанавливать пределы его чувств и желаний, навести порядок, вернуть распределительную пайку и держать народ в строгости. Хватит этой демократии, «допрыгались».