Хроника времён «царя Бориса»

И тут случился август. Гнилое дерево державной власти надломилось, и власть с её атрибутами упала к ногам российских демократов. Ельцин совершил немыслимое, выиграл схватку. Непрофессионализм противостоящих в борьбе был примерно одинаков. Одни не умели проводить переворот, другие не имели навыка противостояния путчу. Импровизировали и те, и эти. Ситуация достаточно неожиданно обнаружила совершенно новую закономерность. Оппоненты демократов практически стали авторами мифа об эре демократического управления в России. Правые сыграли в поддавки и уступили демократам инициативу на центральном игровом поле. Подчеркиваю, центральном — кого назначат, кого снимут, не суть важно. В условиях экономического хаоса либо тот, либо другой ненадолго. Номенклатура была верна главному принципу, что высшая власть — призрак. В своих руках надо держать вечное, наиболее устойчивое, опорной плитой в системе государственного управления всегда и всюду является аппарат. Весь аппарат практически оказался под контролем наиболее консервативных, если не сказать больше, реакционных кругов общества.

Такова была тактика правых. Спустя какое-то время демократы поняли, что не овладели серединными этажами власти, где проживает и вершит свой суд аппарат. А посему их управление возможно считать не более чем номинальным. Однако понимание этого пришло не сразу, а лишь когда начался паралич теперь уже якобы демократической власти. Принимались законы, решения правительства, затем президентские указы, но ничего, катастрофически ничего не работало. Аппарат взял верх над правительством первой волны. И все хитросплетения, которые выстраивал Бурбулис сначала через структуру Госсовета, затем через наместников Президента, ещё позже через цепь комитетов и советов при Президенте, по всем без исключения вопросам, от религии до деторождаемости, цель хотя и благая — создать иной аппаратный мир и вытеснить тот, прошлый, традиционно-консервативный, но результат, по сути, был ничтожен. Не хватало трех составляющих: стабильности, времени и профессионализма. Отсутствие численного превосходства в значимом круге специалистов заставило демократов закрыть глаза на политические симпатии и антипатии и черпать воду из старого кадрового колодца. И чтобы излишне не страдала совесть, что, дескать, власть пользуется услугами тех, кого в предвыборных баталиях предавали анафеме, этот мир получил некое реабилитационное определение — профессионалы.

Здесь требуется небольшое отступление. Социалистический бюрократизм, по сути, явление, выпадающее из привычного ряда, именующего себя цивилизованным чиновничеством. В условиях рабоче-крестьянской среды, черпающей силы в ускоренном заочном образовании, как и в условиях многолетнего, почти монархического сохранения власти в одних руках, был выведен особый тип бюрократа, для которого непрофессионализм выражается в упрощенной формуле — практика общего руководства.

В первичном состоянии это укладывалось в понятие «профессиональный революционер». Так писалось в графе «род занятий». Специалист по народным массам, организатор маевок, стачек, митингов, пикетов, шествий, демонстраций, человек, умеющий провоцировать народ на возмущение. Как принято было считать, необязательно владеть профессией — надо знать жизнь. Этот классовый геноцид и породил самый грандиозный и самый идеологизированный аппарат власти, сделавший некомпетентность профессией. Стало хорошим правилом писать в автобиографиях: в таком-то году был выдвинут на руководящую работу.

Демократы оказались в заколдованном круге: без аппарата нельзя. Опираться на самодеятельные начала возможно было, лишь собирая митинги. Для государственной службы нужны профессионалы.