Хроника времён «царя Бориса»

Иное теперь. Уже VI съезд показал, что страх перед избирателями сменил свои одежды. Как и сам избиратель сменил настроение. Не исключено, что после VII съезда отчитываться перед уставшими, измученными, недоумевающими избирателями депутаты будут не ответом на вопрос: почему не отстояли правительство, а совсем иными словами: почему они не послали его в отставку. Следует лишь добавить, это первый бой, который придется выигрывать, не столько на самом съезде, сколько за его пределами. Эта эволюция настроений не есть результат успешного действия оппозиции. Для реформ злейшим врагом и прогрессирующей оппозицией является факт отсутствия реальных результатов самих реформ. Все остальное вторично. Однако всякое противоборство ветвей власти, особенно в обществе, где все её атрибуты: президент, постоянно действующий парламент, прямые выборы главы государства, да и сами демократы, есть явление впервые случившееся, — это противостояние приобретает формы нелепые и даже уродливые. Итак, ещё одна болезнь на диагностической карте России.

На властном Олимпе парламенту и правительству при партийной диктатуре делать особенно было нечего. Власть принадлежала ЦК КПСС — она была всеохватной и единственной, парламент, правительство — подобие актерских составов, которым положено изобразить законодательный театр и театр правительственный. Их так же, как и журналистов можно было назвать высокопоставленные подручные партии.

Другое дело день сегодняшний. Президентская власть как бы спустилась из ниоткуда. Не из партийных структур, не из истории, а как бы взамен совсем иного свойства власти — власти партийной, пронизывающей все тело нации. И если там была суммарность людей, именуемых КПСС, то здесь один человек, который в лучшем случае мог обрасти ограниченным аппаратом и своими представителями на местах. Место президента не могло в данных обстоятельствах всеобщей первичности (самого президентства, парламента, кабинета министров), оказаться «над». Это создало бы образ повисшей в воздухе власти в марионеточном варианте. Надо было заменить структуру, выполняющую роль силы побуждающей, заставляющей, приказывающей, расправляющейся. Это возможно было сделать только погрузившись в плоть власти, причем точно нащупав себе место не над ветвями власти, а между ними, слегка потеснив исполнительную и слегка отодвинув законодательную, одновременно поставив себя чуть выше и той, и другой.

Ельцин так и поступил. Получив, с одной стороны, право издавать указы, близкие по значимости к законам, и возглавив правительство, а значит, исполнительную ветвь власти, то есть санкционировать любое решение исполнительной ветви. Однако, возглавив правительство, а этот шаг был не только мужественным, но и необходимым, он дал взаймы молодому, лишенному политического ангажемента правительству свой, ельцинский авторитет. Но не только собственный авторитет явился платой, Ельцин лишил себя права нейтральности. Ельцин априори и надолго, в любом споре и конфликте, принимал сторону правительства. По этому поводу в окружении Ельцина возник горячий спор: надо ли было так поступать? Но Президент решения принимает сам. А после случившегося спорить на эту тему было уже бессмысленно. Хотя сомнения в правильности президентского решения были, но, скорее, как желание порассуждать, абстрагировавшись от окружающей среды, как некое упражнение в политических монологах. Возможно, этого не желалось, такая вероятность в полной мере просчитана не была, решение Президента лично возглавить правительство объединило разные силы парламента на платформе неминуемого противостояния исполнительной власти. Чисто обывательски шаг Ельцина парламентариями был понят достаточно прямолинейно — во всех последующих спорах, возникающих между парламентом и правительством, Президент и в настоящем и в будущем намерен принимать сторону исполнительной власти.