Хроники 1999 года

Однако запертая комната продолжала доставлять нам беспокойства. В начале декабря, когда резко похолодало, в ней распахнулась форточка – из-под двери тянуло стужей и гуляли сквозняки. Мне пришлось съездить за ключом от этой комнаты, закрыть форточку и утеплить окно, смести с подоконника снег и выбросить засохшую хлебную корку, оставленную девушкой. Неделю-другую мы пожили снова в двухкомнатной квартире, что оказалось очень кстати, потому что приехал и остановился у нас Кость. Сравнительно хорошо оплачиваемый наемный архитектор, он не желал больше жить в Одинцове с другими гастарбайтерами и намеревался найти и снять жилье в Москве. Ему только хотелось, чтобы это как-то само собой сделалось или кто-то это сделал за него. Не получилось. Десять дней он исчезал утром и к вечеру возвращался с бутылкой, выпивал со мной на кухне до полуночи. Какое-то риелторское бюро водило его за нос – взяло сумму, ни большую ни маленькую, и морочило голову. Наконец он плюнул на потерянные деньги и съехал в Одинцово, где заказчик, доворовывавший остановленный автозавод, имел привычку подолгу совещаться с ним в любое время суток, словно барин с крепостным мастером. Я вздохнул с облегчением.

По возвращении в Москву озадачили друзья-писатели, разыскивавшие меня и с чего-то решившие, что я прячусь на Западной Украине от столичной милиции. Между тем по собственной оплошности я оказался поражен в правах. Торопясь поскорее вырваться в Москву, умудрился впопыхах забыть папку со всеми документами, кроме украинского паспорта и справки о предоставлении российского гражданства. Без этих документов я не только не мог получить регистрацию, начать хлопоты по натурализации или устроиться легально на работу, но и становился невыездным. Обнаружилась пропажа уже через неделю, когда неожиданно предложили командировку от «Гео» в Хорватию, от которой пришлось отказаться из-за отсутствия загранпаспорта. Я перерыл все бумаги несколько раз и понял, что забыл папку во Львове, но совершенно не помнил, где именно – в квартире или мастерской? Поиски родных и друзей там и там ничего не дали, как и бесплодная попытка рассуждать логически и дедуктивно. Я даже предположил сгоряча, что документы мог украсть из мастерской кто-то из случайных гостей – моих или приятеля, присматривавшего за мастерской в мое отсутствие. Пришлось до поры смириться с потерей – возвращаться и приниматься за поиски я не имел ни возможности, ни желания. Только год спустя я почти с ходу найду эту проклятую тоненькую папку на книжной полке, стиснутую словарями и крупноформатными альбомами, и пойму, до какой степени был тогда сам не свой.

В середине осени в ПЕН-клубе устроили прием в честь пострадавшего от властей приморского военного журналиста и бывшего политрука, что-то продавшего японцам, угодившего на нары, по горячим следам написавшего об этом повесть и переживавшего теперь пятиминутку всероссийской известности. На пороге зимы там же, в куда более узком кругу, будут принимать премьера Путина, изумленного бедностью обстановки и аварийным состоянием здания и обещавшего помочь писателям в преддверии Международного конгресса ПЕН-клубов в Москве – где полгода спустя от него, уже президента, потребуют усесться за стол переговоров с разбитыми наголову чеченскими боевиками. Которых радио «Свобода» упорно продолжало называть «бойцами освобождения», а гуру диссидентского движения требовали от демократического Запада «интернационализации конфликта» на Северном Кавказе.

Тем временем в телевизоре два босса правых партий драли друг друга за чубы и бросались подгнившими яблоками, взывая к третейскому суду правозащитника, страдавшего интеллигентской разновидностью старческого слабоумия, а нанятый возомнившим олигархом тележурналист, поигрывая желваками, демонстрировал на всю страну схему не то коленного, не то тазобедренного сустава метившего в президенты экс-премьера, с подробностями, от которых стыла кровь в жилах. На других каналах политический клоун и коммунист вещали о морали, крестившийся в Иордане злополучный экс-премьер заявлял, что Бог для него – это святое, а политтехнолог в кацавейке декламировал о внезапно возникшей «мистической связи» между русским народом и новым премьером. То не век заканчивался, а агонизировали 1990-е по ходу избирательной кампании в Госдуму.