Хроники Герода

Герод задумался. Не то, чтобы вопрос был сложен или застал его врасплох. Об этом же не раз спрашивал его Ферарос в Александрии, да и купцы в Финикии и Дамаске никак не могли взять в толк, зачем Антипатру и его сыну-наследнику нужна эта жизнь, таящая постоянные угрозы, чреватая несчастьями и потерями. Ведь куда завиднее праздная жизнь богатого римлянина. Скорее, он искал слова, чтобы объяснить это своим покровителям.

– Это трудный вопрос, триумвир – начал он после паузы – Я родился в Иудее. Когда я закрываю глаза, я вижу город среди желтых холмов, покрытых жесткой травой, я вижу его жителей. Эти люди вскормили меня, там я впервые произнес слова молитвы, впервые взял в руки меч, ощутил первый поцелуй на губах. Возле стен Ерушалаима есть роща, где мой отец Антипатр любил сидеть со мной и братьями, рассказывать о том, как нам жить, как отличать черное от белого.

Мой отец завещал мне беречь эту землю, как берегут мать. Я старался делать это. И люди мне поверили. Они ждут меня. Иначе нас раздавят, перемелют более крупные народы. Наши следы затеряются среди холмов, а имя исчезнет. Могу ли я вкушать блага в мирной Капуе, зная, что люди, доверившиеся мне, зовущие меня, страдают? Смысл моей жизни – отвечать за этих людей перед миром, перед судьбой. И сберечь ее, сделать ее народ счастливым можно только под эгидой Великого Рима, отбив ее у парфян. Это тоже одно из убеждений, завещанных отцом. Иначе и сама жизнь мне не нужна. Не знаю, почтенные триумвиры, ответил ли я на ваш вопрос, но я старался.

Антоний одобрительно посмотрел на своего подопечного. Хорошо сказал парень. Иной сенатор лучше бы не сказал. Каков? Октавиан замолчал. Что-то такое было в пафосных и сбивчивых словах иудея, что заставило дрогнуть струны души самого триумвира. Что-то нашло созвучие. Чем-то это напоминало разговоры самого Октавиана с его друзьями Агриппой и Меценатом в Македонии. Этот иудей в чем-то был большим римлянином, чем те патриции, которым завтра надлежит решить его судьбу. Но промелькнувшая на миг вспышка во взгляде Октавиана, сразу погасла.

– Спасибо, друг, Герод – опять спокойным и каким-то бесцветным голосом проговорил Октавиан. Думаю, днями надлежит созвать Сенат. А до тех пор все обсудить. Ты согласен, Марк?

– Конечно. Я с тем и пришел.

– Что ж, завтра все и решим.

Антоний и Герод покинули дом Октавиана, холодный и чужой, несмотря на все его великолепие.

– Ладно, Герод – сказал Антоний, когда они проходили мимо портика, опоясывающего форум – Гай всегда был каким-то холодным и болезненным. Будто и не кровь у него в жилах. До сих пор удивляюсь, что Гай Юлий Цезарь сделал его своим наследником. Наверное, он объелся устрицами в тот день, когда писал завещание. А мы с тобой пойдем в мой городской дом, и ты увидишь, что не все римляне похожи на Октавиана.

* * *

Пирушка у Антония затянулась за полночь, что было вполне в обычаях старшего из триумвиров. Еще, будучи совсем молодым человеком, он успел промотать на таких пирушках огромное состояние. Герод не был большим любителем пиров, но понимал их важность. Здесь, на пирах под переливы арф, пируэты танцовщиц и возгласы пирующих, составлялись политические союзы, заключались договоры, воплощавшиеся в перемещениях легионов, выдвижении кораблей и многом другом, столь необходимом для него сегодня. Не исключением была и пирушка у Антония.

Уже привычный зал с выложенным мозаикой полом, яркими светильниками на стенах, гигантским кабаном, запеченным целиком, на столе. Кабан венчал целую череду блюд с пирожками, оливками, колбасками, запеченной рыбой и сложными паштетами. Гости Антония провозглашали тосты за хозяина дома, не чураясь самой откровенной лести. Герод старался держаться в тени, есть и пить, как можно меньше, хотя хозяин и уложил его на почетное место справа от себя. Впрочем, понимая, что в этом кругу нужно быть своим, он шутил, декламировал греческие и латинские стихи, внимательно выслушивал и кивал хозяину, проявлял живую заинтересованность речами Антония с его тягой к неумеренной похвальбе, гостям. Словом, по общему убеждению, показал себя воспитанным мужем и отличным собеседником. Это и было нужно Героду.

Неожиданно разговор принял не вполне желательное для Герода направление. У уже изрядно напробовавшихся самых разных сортов греческого, италийского и даже испанского вина гостей вдруг родилась «мудрая мысль».

– А почему мы должны отдавать царство какому-то мальчишке? Как там его… Аристобул? – вдруг воскликнул покровитель искусств и знаменитый оратор Валерий Мессала.

– Точно! – поддержал кто-то из гостей – Он еще и племянник этого изменника Антигона. Пока мальчишка, посидит под Геродом, а там тоже начнет в сторону парфян смотреть.

– Он, кроме предателя Антигона, единственный представитель царского рода. Другого претендента могут не принять – пытался объясниться Герод. Но разгоряченные гости не желали его слушать.

– И правда, зачем нам какой-то дикарь на троне на границе с Парфией? Да еще и возможный изменник? – не унимались пирующие.