Хроники Герода

Противник, наконец, закончил перестроение. Солнце уже стояло в зените. Раскаленный воздух буквально обжигал кожу. Герод приказал воинам принести на стены бочки с водой. Противнику было не легче. Даже, наверное, хуже. Шли они очень медленно. Почти ползли. Или так казалось Героду.

Вдруг, вдали послышался нарастающий шум. В дальний от крепости конец построений врагов врезался отряд конницы с пиками наперевес. За ними волной накатывала пехота. Ряды противника смешались. Пришли.

Герод развернулся к воинам и как мог громко прокричал:

– Победа! Открыть ворота! На врага!

Остатки армии Герода вывалились в ворота крепости и побежали вперед.

* * *

Герод возвращался с победой. Не такой легкой победой, как думалось в начале, но полной и безоговорочной. Армия Идумеи и Кидрии была повержена и разгромлена полностью. Пять тысяч погибли в сражении при лагере. Остальные бежали. Но разъяренные воины Герода преследовали их, загнали в одну из горных крепостей, обложив со всех сторон. Через день, когда нехватка воды для такого большого войска стала сказываться, осажденные прислали переговорщиков с предложением о сдаче. Герод не отказал, но поставил условие: головы вождя кидрийцев и наместника Афениона. Переговорщики отказались. А через час была попытка прорыва. Итурейцы вышли из ворот и попытались прорвать блокаду. Погибли почти все. Наместника Герод казнил лично. Предательства он прощать не собирался. Через два дня, те кидрийцы, что не умерли от жажды, сдались.

Добычи было не много. Разве только несколько тысяч рабов, которых можно использовать на строительстве дорог. Но восточные и северные границы страны долгие годы будут безопасны. А жаловаться Клеопатре итурейцы не решатся. Слишком явной была измена. Впрочем, посмотрим. Если бы не сидящая занозой в сердце боль утраты, он мог бы посчитать поход успешным. Но… Бранн, пять тысяч воинов-иудеев… Аристобул…

Ослабившееся было предчувствие катастрофы, вновь стало разъедать душу. Сначала Аристобул, которого он любил, как сына. Нет, больше, чем сына. В детях он видел Марьямну. Сами они пока не очень интересовали его. Аристобула он любил, гордился им. Теперь его нет.

Бранна он не просто любил. Это была его рука. Верная и сильная. Теперь ее отрубили. А рана болит. Очень болит. Он всю свою взрослую жизнь видел галла рядом с собой, воспринимал его, как обычную и непременную часть своего мира. Есть солнце, есть воздух, есть Бранн. А теперь его нет. От жестокой мести на душе стало не лучше, а муторнее. Навязчиво лезли мысли: Аристобул, Бранн, кто следующий? Внезапно он понял: кто следующий? Точнее, не понял, а почувствовал: он сам. Герод.

Он осмотрел округу, через которую шла его армия, словно пытаясь увидеть, из какого угла, какого дома выйдет его смерть? Но все было мирно. В утреннем тепле, еще не превратившемся в дневную жару нежилась сытая и спокойная страна. Люди радостными криками приветствовали царя, возвращавшегося с победой. Молодые девушки бросали под копыта коней венки цветов, воины, получившие от Герода большую награду, весело переговаривались с поселянами. Но даже, когда показались стены Ерушалаима и башня Фасаэля над его домом-дворцом, чувство не отступило: царь должен умереть.

Глава 3. Марьямна

Марьямна еще не полностью отошла от внезапной и нелепой смерти брата. Наверное, теперь это не исчезнет никогда. Может быть, потом оно как-то отодвинется, зарастет новыми бедами, радостями и печалями. Пока она старалась заботой о детях, как-то вытеснить из души беду. В отсутствие мужа это было особенно трудно. С матерью у нее никогда не было душевной связи. Ее болезненной страсти править Марьямна просто не понимала. Ее постоянные нападки на мужа были Марьямне неприятны. Советники, придворные? Они были не родные. Только Герод был для нее и исповедником, и другом, и защитой. Марьямна старалась больше времени проводить с первенцем и близнецами. Гулять с ними в садах, беседовать. Это успокаивало. Но гнетущее ощущение, что гибель Аристобула – это начало бед, оставалось.

Вечером, когда дети уже спали, а сама Марьямна пыталась примириться со своей болью, перебирая струны арфы, вошел советник Барух.

– Царица, плохие новости! – начал он.

– Герод! – невольно вскрикнула Марьянма.

– Нет, царица! От царя пока вестей нет. Есть вести из Греции. Вести плохие. Легионы перед битвой изменили Антонию и присягнули Октавиану. Флот разбит.

– Он погиб? – почти шепотом спросила царица. Она не любила ни римлянина, ни его египетскую жену. Но она знала, насколько тесно Герод связан с Антонием. Знала, насколько страшна для него будет победа Октавиана.

– Нет. Антоний и царица Египта смогли прорваться и прибыли в Александрию. Но по всем восточным провинциям легионы переходят на сторону Рима, бросая Александрию. Отряды Октавиана уже движутся к ней. Триста кораблей идут морем, из Африки наступает сухопутная армия.

Марьянма ослабла. Вот оно! А мужа нет. Нужно что-то делать. Октавиан может просто казнить семью властителя, близкого к поверженному противнику.

– Что ты решил делать, Барух?