Хроники Герода

После отъезда Герода все замерло. Кто-то в страхе за него и свое будущее, кто-то, и таких людей было немало, в надежде избавиться от страшного врага, отодвинувшего от власти исконных владык этой земли. Но, наверное, самый плотный комок тоски и страха, сгустившегося над верхним городом в Ерушалаим, был в покоях Марьямны. На людях она старалась сохранять достойный облик и уверенный вид. Но оставшись одна, не могла сдержать себя. Никогда, с самого раннего детства, сколько она себя помнила, Марьяна не лила столько слез. Да и причин для слез, честно говоря, было не много. Отца она не помнила, потому смерть его не отзывалась в ней несчастьем. В доме «дедушки Гиркана» было тепло и беззаботно. Мать, занимаясь своими празднествами и «политикой», не досаждала ей, педагоги и слуги любили ее, дозволяли больше, чем должно дозволять совсем еще юной принцессе. Она, наверное, выросла бы взбалмошной и своенравной, если бы не изначальная мягкость и доброта, присущие ее душе, если бы не маленький Аристобул, которому она пыталась заменить почти всегда занятую чем-то своим, мать. Аристобул. Уже привычная боль кольнула в сердце. Он ушел так внезапно. Точно, как говорили священники, сам Всевышний призвал его. Он ушел. И смерть его стала знаком окончания светлого периода жизни самой Марьямны. Царица помнила его всю жизнь. Он был самым близким и родным на свете. Ему, еще ничего не понимающему малышу, она поверяла свои крошечные, но как тогда казалось, страшные тайны. Ему первому она «под страшной клятвой» сообщила, что «во дворце есть воин, подобный древнему царю Давиду». Тогда в ее сны вошел Герод. Сильный и красивый, со стальным взглядом и мягкой улыбкой. Теперь нет Аристобула, а скоро может не быть и Герода. Иголка возле сердца стала превращаться в тиски, сживающие грудь, не дающие дышать.

Марьямна металась по комнате, хватала, а потом бросала какие-то вещи, выбегала на балкон и снова скрывалась в покоях. Под дворцом лежал город. Ей казалось странным, что по города, как обычно, идут люди, встречаются, говорят, торгуют и смеются. Что мир не застыл в ожидании возвращения царя, а живет какой-то своей жизнью. В этой жизни нет острова Родос, куда спешит Герод. Да и сам Герод – не человек, любимый или ненавидимый, а далекий царь, о котором, как и о Всевышнем, вспоминали лишь в тяжелую минуту.

Но в покоях было еще труднее. Каждая вещь погружала ее в память веселого и счастливого прошлого. Такого недавнего, но уже прошлого. Она обустраивала свои покои с любовью. Ей хотелось, чтобы каждый уголок говорил не столько о величии, сколько о любви и счастье. Теперь же каждая мелочь била ей в сердца, вновь и вновь вызывая потоки слез. Герод. Дети. Аристобул. Герод.

– Позволь, царица – послышался за занавесью голос Баруха.

Все лучше. Пусть хоть кто-то будет. Лишь бы не эта общая, засасывающая пустота.

– Входи.

Вошел уже совсем седой и морщинистый, как древесная кора, советник мужа.

– Царица – начал Барух – не рыдай раньше времени. Герод много раз был на волоске от смерти. Да и сейчас, в стычках с арабами, он мог погибнуть. Для чего-то и куда-то его ведет Всевышний. Он обязательно вернется. Вернется победителем. А вернувшись, он увидит похудевшее и опухшее от слез лицо любимой женщины. Разве это прольет радость в его душу? Не надо рыдать, Марьямна.

– Я стараюсь – ответила молодая царица Баруху, ставшему едва не самым близким поверенным человеком. Но новый поток слез уже стоял в ее глазах.

– Прекрасная Марьямна, ничто так не утомляет душу, как пустое время. Его нужно наполнить. Я отослал с поручениями почти всех наших людей, всех настоящих советников Герода. А за домом нужен глаз хозяйки. Прошу тебя принять на себя это бремя.

– А что нужно делать? – не совсем понимая, спросила молодая женщина.

– Нужно посмотреть припасы. Решить, чего не хватает. Дать поручения слугам. Сказать поварам, что готовить к трапезе. Нужно следить, чтобы все было в доме чисто и готово к возвращению нашего господина. Возьмешь ли ты на себя эту ношу?

– Возьму, Барух! Ты прав. Ты самый лучший и добрый друг. Я – госпожа этого дома и возьму на себя заботу о нем.

– И тогда, к возвращению господина мы будем иметь две прекрасные вещи: царицу и дом – улыбнулся Барух.

* * *