Читаем Хроники Любви полностью

Я вошла в кабинет. Дверь за мной сильно хлопнула — распахнутое окно напротив, с близкой красной крышей соседнего здания, дунуло мне в лицо сквозняком, обдало горячие щеки волной весеннего прохладного воздуха и манящим свободным пространством. Я всё это быстро рассмотрела, и мне сразу понравилось.

Он сидел у правой стены за столом и поднял от бумаг голову с отсутствующим взглядом на меня. Взгляд нехотя сосредоточился. Молчание затянулось. У меня пересохли губы и голосовые связки в горле склеились намертво. Да и не хотелось мне говорить, только бы смотреть на него, насмотреться.

«Присаживайся», — сказал он, как говорят пациенту, только с отличием, что на «ты». Я мотнула головой.

«Что-нибудь случилось?» — спросил он без выражения.

«Нет, — выдавила я. — Я пришла на тебя посмотреть»

«Я не картина», — он пожал плечами.

«Я знаю»

Я поморщилась от банальности сцены. Ненавижу банальности. Ни в чувствах, ни в чем. Хотя, в чувствах банальности не бывает. Или я ошибаюсь, и чувство тоже банально, как всё на свете?

«Лад-но», — как- то по слогам произнесла я, но не намеренно, а потому что дрожь начала сотрясать всё тело, а суставы вдруг пронзились болью, как завыли. Если бы не эта боль, мне стало бы жалко себя, и я бы отступилась. Но слишком же ясно, что отступить нельзя, это лучшее, что я могу для себя сделать. А он не будет мучиться, когда нет больше любви, с чего мучиться. Разве чуть-чуть. Мне его тоже не жалко.

Вид в большой раме низкого, раскрытого настежь, на две половины, окна, с красной крышей и волной чудного весеннего воздуха резко и мгновенно приблизился. Я успела краем глаза увидеть его безумные глаза, метнувшуюся ко мне фигуру, и вскрик… В нем я услышала только злость, и немного изумления. И ничего больше. Я на лету оглянулась и улыбнулась ему беспо-щадно-наказующей любящей улыбкой, и вылетела в другое пространство».


После тихой паузы все заерзали, заговорили. Парень за спиной девушки положил ей тетрадку на колени и стоял, свесив копну кудрей совсем низко, так что лица не было видно вовсе.

Два пиджачных поэта шептались, видимо, не зная, как отреагировать. Милана пребывала в задумчивости.

«А что с ней было потом?», — спросил арт-поэт в «дредах».

«Потом? — переспросила девушка из коляски нормальным, окрепшим голосом, видно, волнение совсем оставило ее. — Ничего не было. Не знаю. Это ведь художественный рассказ и не обязательно ставить точку».

«Да. Совсем необязательно, — подтвердила Милана. — Согласитесь, что рассказ хорошо написан, мы тут видим…»

«А я не соглашусь! — воскликнула тихая старушка чупа-чупс. Она сидела в кожаном кресле поодаль, у самой стены, и казалось, что доселе пребывала в своих рассеянных мыслях или мечтах. Теперь она даже привстала с кресла. — Так называемая героиня, — ядовито произнесла она, — совратила доктора, хорошего человека, а потом еще вздумала кидаться из окна! Для чего, как вы полагаете? А для того, чтобы его наказать! И еще для чего, вы поняли, для чего? А чтобы он ее лечил! Чтобы опять привязать его к себе! Эгоистка!» — припечатала она и, раскрасневшаяся, с торжествующим видом уселась на место.

Все рассмеялись. Даже парень за коляской поднял голову и улыбнулся.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза