Хроники неприкаянных душ

Как всегда голодный после завтрака, Эдгар уныло тащился на занятия. На душе было неспокойно. Сегодняшний диспут посвящен индульгенциям и булле папы Льва X, осуждающей заблуждения Мартина Лютера. Тема эта сейчас очень важная, и Эдгар боялся, что наставник Бедье вызовет его.

Двадцать школяров заняли свои места на поставленных в два ряда низких скамьях, плотно прижавшись плечом к плечу, чтобы согреться. Рассвет только занимался, и в высокие узкие окна аудитории скупо сочился тусклый свет. Бедье, угрюмый напыщенный толстяк, ходил туда-сюда, сжав в руке хлыст. Предчувствия Эдгара не обманули.

— Месье Кантуэлл, встаньте, — произнес наставник.

Эдгар поднялся, тяжело сглатывая.

— Какими тремя способами мы можем достичь отпущения грехов?

Вопрос был легкий.

— Покаянием на исповеди, очищением в церкви и искуплением, месье наставник.

— И как мы можем достичь искупления?

— Добрыми делами, месье наставник. Такими как паломничество к святым местам, прикосновение к святым мощам, ежедневные молитвы с четками и получение в дар индульгенции.

— Теперь объясните значение per modum suffradii. ^[18]

Вот тут Эдгар поплыл. Он понятия не имел, что это такое. Гадать только себе во вред.

— Не знаю, месье наставник.

Толстяк Бедье потребовал выйти и встать на колени. Эдгар повиновался и получил четыре сильных удара хлыстом по спине.

— Теперь встаньте рядом со мной, месье, — проговорил Бедье, — поскольку я подозреваю, что этим не обойдется. — Он повернулся к классу: — Кто знает ответ?

В первом ряду встал Жан Кальвин. Ему, как и Эдгару, тоже было восемнадцать. Высокий, тощий как скелет, бледный, со впалыми щеками, орлиным носом и небольшой редкой бородкой. Он, бесспорно, был самым успешным школяром в Монегю, часто затмевая своим интеллектом наставников. Родом из Нуайона, откуда отец послал его в четырнадцать лет в Париж изучать в колледже Марше грамматику, логику, риторику, астрономию и математику. Одолев все эти науки, он перешел в Монегю для подготовки к поприщу священника. Эдгар с ним почти не общался. Юноша был холоден и высокомерен, как и наставники.

Бедье кивнул:

— Слушаю, месье Кальвин.

— С вашего позволения, месье наставник, — с достоинством произнес Жан, — я бы желал, чтобы мою фамилию произносили на латинский лад: Кальвинус.

Бедье вновь кивнул.

— Итак, слушаю вас, месье Кальвинус.

— Per modum suffradii означает могучее заступничество, месье наставник. Поскольку власть Церкви на мертвых в чистилище не распространяется, в учении сказано, что индульгенция может быть получена ими только посредством этого заступничества.

Бедье не понравилось выражение «в учении сказано». Надо было говорить «я верю», но он решил пропустить это мимо ушей, сосредоточив внимание на англичанине. Позволив Кальвину сесть, он повернулся к Эдгару:

— Скажите, месье Кантуэлл, что сказано в булле папы Льва X о душах, находящихся в чистилище?

Эдгар не помнил. Читая трактат накануне, он клевал носом.

— Не знаю, месье наставник.

На сей раз Бедье целился по участкам, не защищенным одеждой. На шее несчастного Эдгара появились кровоподтеки.

— Чему вас только учили в Оксфорде? Не думал, что англичане столь неблагочестивы. Сегодня вместо обеда вы будете снова заучивать буллу. — Он посмотрел на школяров: — Кто мне ответит?

Снова поднялся Жан. Съежившись, Эдгар слушал, чувствуя, как по шее стекают струйки крови.

— Папа Лев указывает, что души в чистилище не надеются на спасение, и дальше заявляет, что в Священном Писании нигде не говорится о невозможности им получить индульгенции.

Что-то в тоне Жана наставнику показалось подозрительным. Какая-то нотка скептицизма.

— Но сами вы в это не верите, месье Кальвин, я хотел сказать — Кальвинус?

Жан дерзко вскинул подбородок.

— Я полагаю, что папа единственный из смертных, кто взял на себя смелость даровать отпущение грехов душам в чистилище посредством своего могучего заступничества. Поскольку я, как и многие остальные, верю, что у него нет божественной власти управлять душами, чтобы они покинули чистилища в тот момент, когда в сундуке звякнули монеты, полученные за индульгенции.

— Подите сюда, — гневно приказал Бедье. — Эту лютеранскую ересь я в своем классе не потерплю.

— Вы намерены меня высечь? — с вызовом спросил Жан.

Школяры переглянулись. Никто из них не помнил, чтобы Кальвин когда-нибудь получал удар хлыстом.

— Да, месье.

— Прекрасно, я облегчу вам задачу. — На ходу сбрасывая плащ и рубаху, Жан приблизился к наставнику и опустился на колени рядом с Эдгаром: — Извольте, наставник Бедье.

Когда хлыст опустился на спину строптивого школяра, Эдгар встретился с ним взглядом и мог поклясться, что тот ему подмигнул.

Мартин Лютер никогда не был в Париже, но сейчас в этом городе только о нем и говорили. Как, впрочем, и на всем континенте. Этот монах из Виттенберга стал знаменитым в тот день 1517 года, когда прибил гвоздями к двери виттенбергского собора свои «95 тезисов», где поносил растленного папу с его оскорбительными индульгенциями.