Как похоже! И лиаро, и Альтэсса руководствуются представлениями о высшем благе и светлом будущем, пусть ради этого будущего и придется пожертвовать кем-то из младших послушников. Если сказанное правда, у нас с Фервингом много общего: он тоже мечтает о едином оберегающем своих птенцов клане, тоже верит в ценность жизни каждого дракона.
Я прикусил губу: симпатия, которую вызывал алый, настораживала. Ему хотелось доверять, но доверие — слишком ценный дар, чтобы разбрасываться им направо и налево, особенно доверие мятежного эссы, за голову которого объявлена награда. Сомнения червями-древоточцами разъедали сердце.
Действует ли Фервинг по собственной воле? Говорит ли искренне, либо же вся его легенда – хорошо отрепетированный спектакль, чтобы заручиться моим расположением? Выполняет ли он приказ хранителей памяти? Или же Альянса? Я вспомнил слова Кадмии, что парень входил в основу теней, в элиту разведки кланов.
Кому принадлежит верность лорда Селэрис?
В любом случае его цель не устранить меня: возможностей у алого хватало — всего-то требовалось немного «опоздать» при штурме замка. И тем не менее я предпочитал держать опасного спутника в поле зрения, чем за спиной.
Мы проговорили несколько часов. Фервинг был не глуп, понимал, что я его испытываю, а потому с готовностью честно отвечал на вопросы или же настолько искусно лгал, что я не чувствовал ни грамма намеренной фальши, лишь временами легкую браваду и неосознанное стремление утаить кажущиеся постыдными или легкомысленными вещи, присущие любому разумному существу. Разговор с ним — непринужденный, наполненный самоиронией и неожиданной глубиной — доставлял истинное наслаждение. Давно я не беседовал с кем-то по-приятельски: приходилось постоянно держать себя в руках, чтобы не сболтнуть лишнего.
Сомнения утихли, посрамлено отступили, но не исчезли полностью. Поэтому, когда спутник предложил открыть портал, я настороженно следил за каркасом чар, готовый вмешаться, если Фервингу взбредет переправить нас к войскам Альянса.
Не взбрело.
Перемещение закончилось на окраине угрюмой деревушки. Солнце еще не село, но центральную, и единственную, улицу заполонили тревожные разбавляемые редким лаем собак сумерки. Дети попрятались по домам. Жители глядели испуганно, исподлобья, не спешили покидать дворы, а если возникала нужда, торопились укрыться за соседскими плетнями. Воины, ощущавшие неприязнь, даже враждебность крестьян, держались в боевой готовности, не спеша расслабляться. Напряжение, пропитавшее воздух, напоминало туго натянутую тетиву, которая вот-вот лопнет.
Валгосу лучше передислоцировать отряды, иначе не избежать расправ. Я не жалел людей, просто глупо резать овец, с которых собираешься стричь шерсть: даже драконы, не говоря уж об искателях легкой наживы, составляющих большую часть армии, не способны питаться одним эфиром — кому-то надо растить и собирать урожай, заготавливать провизию для армии.
Стража у приземистого потемневшего от времени дома, невзрачного и надежного, встрепенулась и тут же расслабилась. Я оставил Фервинга у порога, поднялся по расшатавшимся ступенькам крыльца. Чтобы пополнить свиту, эссе не требуется согласие первого когтя, но мной овладела странная нерешительность, в кои-то веки вынуждая просить совета. Существовала и еще одна причина: я элементарно соскучился по Валгосу. В конце концов, его поддержка то единственное, что сохранилось от прежней, канувшей в небытие жизни.
Тусклое пламя витых ритуальных свечей едва рассеивало тьму, темным медом растекаясь по низкому потолку, дощатому полу, грубо вытесанной столешнице и скамьям, беленой известкой печи. Приветствие так не прозвучало, не осмелившись нарушить тишину.
Плотные шторы на окнах. Одиночество. Малая Церемония Прощания, устроенная драконом, не предполагала свидетелей.
Коготь, сгорбившись, сидел спиной к входу, угрюмо смотря на пиалу с горькой росой[2], вторая стояла напротив, перед пустым стулом. Молчание, заполонившее комнату, требовало фраз, которые уже никогда не прозвучат. Не достигнут того, кому предназначены.
Валгос потерял кого-то из друзей или родственников? Почему мне не доложили?
Слова сочувствия и извинений замерли на губах. Обычно хранят медальон с портретом либо боевое оружие, но в этот раз на память об ушедшем осталась тонкая истрепанная тесемка с золотой нитью — такой столичные модницы украшают замысловатые прически... а некоторые подвязывали чересчур длинный для алого хвост.
Из оцепенения вырвал вздох-вопрос когтя.
— Осуждаете?
Я помедлил, собираясь с мыслями, качнул головой, уселся третьим, протянул руку. Валгос вложил мне в пальцы пиалу. Напомнил.
— Сегодня шестьдесят девять дней.
Да? Сакральная дата. Считается, что добро и зло уравновесилось и душа наконец-то обрела покой под крылом Великого Дракона. Умиротворение, которого не познать мятущимся в поисках правильных ответов живым.
Губы обожгла соль ритуального вина.
Кейнот...
Мы не разговаривали с начала лета, да и раньше не стремились к задушевным беседам, замерев в шаге от того, что стало бы самой преданной и крепкой дружбой.
Кейнот…