Хроники Раздолбая

— В тундре нет и не может быть бизнеса. Здесь возможна только фарцовка дефицитным товаром, созданным мозгами и руками людей принципиально иного уровня, и весь здешний «бизнес» — это разновидность колхозного рынка. Просто одни торгуют мандаринами, а другие компьютерами. А я — мировой интеллект, меня уровень базарных торговцев не восхищает, и относиться к этому серьезно я не могу.

«Ого, заявочка!» — подумал Раздолбай, но решил, что позволит Валере играть выбранную роль и просто спросил:

— Что тебя привлекает тогда?

— Работать мозгами в западной компании, что-то производить, улучшать.

— Но это же невозможно.

— Почему?

— Для этого надо было там родиться.

— Может, и Ломоносову надо было в деревне картошку сажать, если он там родился? Границы условны. В той же Германии есть программа, по которой ты можешь обучаться за счет компании, которая потом возьмет тебя на работу.

— Ну, не знаю… Попробуй найти такую.

— Я нашел уже — банковское дело. Два года учебы, год стажировки в «Дойчебанке», и можно будет получить вакансию. Придется только объяснить предкам, почему бросаю иняз, но если не поймут — это их проблемы.

Раздолбая кольнула игла зависти. В сравнении с вакансией в «Дойчебанке» место художника в издательстве дяди Володи низверглось в его глазах до участи арбатского портретиста. Ему захотелось немедленно предъявить Валере какое-нибудь достижение, чтобы встать с ним вровень, но кроме любовной победы, заранее обещанной внутренним голосом, у него ничего не было, и он решил рассказать об этом при первом удобном случае.

— Около реки дерево наклонилось, видишь? — привлек Валера его внимание. — Сначала на него, с веток на забор и на ту сторону. Обратно через проходную выйдем.

— Часто здесь лазил?

— Ну, не ставить же мне свою жизнь в зависимость от Мартина. Ездил сюда на бильярд.

— Здесь такая хорошая бильярдная?

— Здесь правильная

бильярдная. В этом пансионате отдыхают люди, с которыми имеет смысл знакомиться. Погонял шары, узнал что-то… Про учебную программу в Германии мне сказал пацанчик, с которым я здесь играл. Его отец пресс-атташе. Понятно теперь?

Раздолбай посетовал про себя, что дядя Володя не только никогда не отправлял его в «правильные» пансионаты, но даже внушал ему предубеждение против подобных мест. Так, посылая его на лето в пионерский лагерь «Орленок», он говорил:

— Не хочу тебя отправлять в блатные места, чтобы ты не испортился. В «Орленке» хорошие простые ребята, нет никаких «мажоров», помешанных на тряпье. Будут у тебя там нормальные друзья.

Ни с кем из «простых ребят» Раздолбай не сдружился, и другом стал теперь Валера, рядом с которым он ощущал себя ребенком, узнающим от старшего брата секреты жизни.

— Давай за мной, — сказал Валера, начав карабкаться на дерево.

Раздолбай с легкостью повторил несложный маршрут, и вскоре они с видом законных отдыхающих натирали мелом лаковые кии.

— Ну, теперь ты докладывай, какое без меня херувимам кино крутил? — спросил Валера, разбив партию.

— О-о-о, — многозначительно протянул Раздолбай, надевая на себя маску мудреца, постигшего тайны мироздания. — С херувимами все не так просто, и я, пожалуй, советую тебе о них не шутить.

— А хули ты говоришь так хитро? Ксендзы тебя, что ли, обратали, как Паниковского?

— Кого?

— «Золотой теленок». Мужчина, читайте классику.

— А-а… Нет, не ксендзы. Просто начал чувствовать связь с высшими силами, и кое-что было обещано?

— Вечная жизнь, наверное?

— Нет, пока Диана.

И Раздолбай подробно рассказал Валере то же самое, что раньше рассказывал Мише.

— Да, похоже, ты с Верхним Парнем на короткой ноге, — согласился Валера. — Попроси его, чтобы мне в Германии хорошую вакансию дали.

— Не уверен, что могу просить за других, — ответил Раздолбай, приняв просьбу за чистую монету.

— А за себя можешь?

— Ну вот, Диану попросил, чувствую — «дано будет».

— Несерьезные у тебя с Верхним Парнем отношения — я просто в шоке, — попенял Валера, нацелившись на дальний шар. — Можно было за вечную жизнь тему пробить, а ты разменялся на телку. Ну ничего, придет время откидываться, надо будет подгадать так, чтобы вместе, и бабки захватить с собой. Не знаю, правда, как их на тот свет пронести — в жопе, наверное. Придем к Святым Вратам, архангел скажет: «Так, уважаемые, а вас я не знаю!» Раз ему из жопы тыщенку — он такой сразу: «Вы, я вижу, ребята серьезные, проходите».

Раздолбай расхохотался, но тут же почувствовал в своем смехе неприятный привкус и осадил себя.

«Наверное, нехорошо обращаться к Богу за помощью и смеяться над такими вещами», — подумал он.

— Что ты зарделся, как гимназистка при виде уха? — залихватски спросил Валера, со звоном вколотив дальний шар в лузу. — Думаешь, прости, Парень — посмеюсь чуток, а потом покаюсь, отвешу тебе дома поклонов полновесных?

— Я думал, мы об этом серьезно.

— Что может быть «серьезно», боец? Разговоры про «голос Бога»? Ты эту бадягу бабушкам на лавках втирай, а не мне — мировому интеллекту.

— Почему «бадягу»?