Хроники Раздолбая

— Можно было дико! — развеселился Мартин, наливая себе еще виски. — Это именно то, о чем я говорил. Ты не просто не понимаешь, как работает механизм, ты даже не подозреваешь, что есть какие-то шестеренки и маятники. Поэтому, кстати, ты дико искренний чувак, и за это я дружу с тобой. Но, прости, если ты не модельный конь, за искренность тебе платить не будут, так что прими дружеский совет — не гоняйся за фантомами, которых тебе не получить все равно. Живи в кайф на доступном тебе уровне, поднимайся в пирамиде, и найдется достаточно неплохих телок, которых устроит твой уровень. Диане ты вдул — пусть ее рога будут самым красивым украшением твоей коллекции, но не пытайся еще раз допрыгнуть до этой планки. Это получилось в той, другой жизни. Считай, что земное притяжение с тех пор дико выросло.

Раздолбай сидел молча, оглушенный приговором — у него никогда не будет любви, и все упирается в деньги!

— Послушай, то, о чем ты говорил — все эти возможности с маятниками и шестеренками, это ведь только началось. Почему ты считаешь, что я опоздал навсегда? — спросил он, ненавидя свой задрожавший голос. — Я что, по-твоему, не смогу добиться чего-то годам к тридцати?

— Чего, например?

— Ну… того уровня денег, который нужен.

— Ты все-таки хочешь, чтобы разоблачение было полным, да? — уточнил Мартин. — Уровня денег не добиваются. Добиваются уровня компетенции. Я допускаю, что к тридцати годам ты сможешь разобраться в некоторых шестеренках, но тебя к ним уже не пустят, и решать ты ничего не сможешь.

Есть, правда, еще один путь… Как писал старина Бальзак в романе про упомянутого нами сегодня Растиньяка: «Этот мир надо завоевывать умением подкупать или блеском гения».

Если бы я видел на тебе подобный отблеск и в нашем упражнении ты хоть раз сказал бы, что хочешь стать кем-то… Ты ведь, кажется, рисовал, да? Если бы ты сказал: «Я хочу стать признанным художником» — и маниакально повторял: «Я хочу написать гениальный холст и продать его с аукциона», — я не говорил бы всех этих слов. Но результат получился такой, какой получился, и это не я ставлю тебе диагноз, а ты сам.

— Какой диагноз?

— Ты — раздолбай. Это не оскорбление, это — образ жизни. Раздолбаев в этой стране миллионов сорок, если брать зрелых самцов, и все почти будут как-то жить. Но сорока миллионов коней для всех нет, так что мечтать о них раздолбаю — обрекать себя на танталовы муки. Помнишь старика Тантала? Боги дико обломали его с водой и фруктами. Теперь я, с твоего позволения, выжру стакан, потому что необходимость говорить тебе неприятные, но спасительные вещи дико утомила меня.

Ощущение праздника, витавшее вокруг Раздолбая золотыми лампочками, исчезло. Смотреть на волнующие фигурки «коней» и говорить себе: «У меня никогда этого не будет» — казалось ему равнозначным отказу от жизни.

«Я заработаю! — думал он с ожесточением. — Я буду сидеть на Арбате по десять часов без выходных и зарабатывать тысяч двадцать! Вложусь во что-нибудь! Куплю проигрыватель! Открою палатку звукозаписи!»

— Не согласен! — с вызовом сказал он Мартину. — Пусть ты во многом прав, но я не могу сказать себе: «Нет, это не для меня». Спорим, у меня будут кони?

— Я не рекомендовал бы тебе со мной спорить.

— Почему?

— Ты знаешь, как я серьезно отношусь к подобным вещам — карты, пари, рулетка… Для меня это не игра, а воплощение жизненных законов, и, относясь к этому серьезно, я отдаю дань уважения Судьбе.

— Боишься проиграть?

— Мне нечего тебе проигрывать, а ты можешь проиграть жизнь.

— Ага-ха, — нервно хохотнул Раздолбай, испугавшись того, как серьезно заговорил Мартин. — Проигравшего в цемент закатают?

— Ты не врубаешься в шестеренки не только физической жизни, но и метафизической. Заявляя: «Спорим, я возьму от жизни самое лучшее», ты бросаешь вызов Судьбе. Судьба за это лишит тебя возможности получить среднее счастье и оставит два абсолютных варианта — стать победителем или неудачником.

— Ну, это ведь мои проблемы, верно? Давай поспорим.

— Ты представляешь, что такое поспорить по пьяни, что станешь олимпийским чемпионом, положить на спорт жизнь и остаться без медали?

— Или с медалью. Я не так пьян, как тебе кажется.

— А я в говно. Не втягивай меня пьяного в серьезные игры с метафизическими категориями.

— Ты просто любишь всегда казаться правым. Спор абсолютно безобидный, и твой отказ спорить доказывает, что ты не прав.

— Очень зря ты берешь на слабо человека, который гиперответственно относится к спорам.

— Ну так поспорь со мной! Слабо?

Мартин преобразился. Он подался к лицу Раздолбая так, словно хотел укусить его за нос, и, доверительно понизив голос, спросил:

— Ты готов, что спор будет не шутейным, а с настоящими ставками? Вызов бросил ты, поэтому условия назначаю я, согласен?

— Давай!