Хроники Раздолбая. Похороните меня за плинтусом-2

В автобусе, на котором Раздолбай возвращался домой, пожилая бабка попросила мужчину лет сорока уступить ей место. В ногах у мужчины стояла громадная сумка с бутылками, и он ответил, что вставать ему неудобно. Во времена, когда плотина стояла крепко, а вода была пресной, такого мужчину осудили бы всем автобусом. «Наверняка ведь пионером был, комсомольцем!» — напомнили бы ему. В соленой воде новой жизни все происходило иначе.

— Встань, уступи! Я — ветеран, у меня книжка есть, — требовала бабка.

— Сдалась мне твоя книжка.

— Меня ноги не держат!

— А мне что твои ноги? Ездила бы в такси.

— Это вы себе можете позволить миллионы тратить! Спекулянты! Вон, полная сумка водки!

— А тебя ебет моя сумка?!

— Нахал! Хам молодой!

— Тварь старая!

Мужчина, сидевший на одном сиденье с хозяином бутылок, поднялся и уступил свое место возле окна, но чтобы занять его, бабке требовалось перелезть через сумку. Сделать этого она не могла — отекшие ноги, на которых не сходились молнии фетровых сапог, действительно выглядели больными.

— Подвинься к окну!

— Не буду я никуда двигаться! Тебе надо, ты лезь!

— Подвинься, хам! Я не могу через сумку лезть!

— Пошла на хуй, а то башку отверну!!!

Хозяина сумки затрясло от бешенства, и он врезал кулаком по металлической перегородке перед сиденьем с такой силой, что задрожал весь автобус.

«Не дай Бог, бабку ударит! Убьет!» — подумал Раздолбай.

Окружающие наблюдали за происходящим молча. Молчал и Раздолбай. Настырная бабка не унималась:

— Подвинься, или пну сейчас бутылки твои.

— Разорву, тварь! Разорву, если еще одно слово вякнешь!

— Попробуй, скотина!

И тут окружающих прорвало.

— Женщина, что вы привязались к человеку? Замолчите! — потребовал какой-то мужик.

— Вот тоже неженка нашлась, место ей уступите! — Возмутилась пожилая женщина, немногим моложе бабки. — Если мы старые, а они молодые, что ж мы их по-всякому обзывать должны? Разве они виноваты, что нас до такой жизни довели?

— Успокойся, сынок, не обращай внимания! — говорила другая женщина.

Раздолбай не верил происходящему. То, что все дружно заступались за хама, казалось ему удивительным, но потом он понял, в чем дело, — люди не могли больше терпеть возмутительную сцену, но боялись выступить против агрессивного здоровяка, и им проще было угомонить бабку, которая к тому же не вызывала симпатии. Скандал затих. Автобус проехал несколько кварталов, и перед очередной остановкой бабка подалась к выходу. Тут же поднялся со своего места и хозяин сумки.

«Писец бабке, грохнет на остановке!» — испугался Раздолбай не столько за бабку, сколько за себя.

Наблюдать через заднее стекло отъезжающего автобуса, как здоровый мужик избивает семидесятилетнюю старуху, казалось ему невозможным, и он боялся, что ему придется вмешиваться. Понимая, что в драке у него нет шансов, он лихорадочно думал, как отбить бабку, не обратив гнев на себя, и одновременно надеялся, что вмешается кто-нибудь другой.

Мужчина с сумкой встал посреди остановки и явно стал поджидать. Бабка, не решаясь выйти, топталась в дверях автобуса. Пассажиры, сходившие на этой же остановке, проходили мимо. Один, второй, третий…

«Неужели придется мне? Это ведь даже не моя остановка!» — ужасался Раздолбай, с усилием проглатывая холодный голыш страха.

Рослый мужчина, вышедший из автобуса последним, проходя мимо хозяина сумки, похлопал его по плечу:

— Оставь ее в покое, не связывайся.

— Да на кой она мне нужна? — удивился скандалист. — Я друга жду.

К нему действительно подошел приятель, и они вместе потащили тяжелую сумку во дворы. Бабка выбралась из автобуса, а вздохнувшего с облегчением Раздолбая посетила вдруг мысль, которая угнетала его потом не один день. Он знал про себя, что рискнул бы в последний момент вмешаться. Избегая драки, он стал бы, наверное, прыгать вокруг, кричать, оттаскивать бабку в сторону. Он вмешался бы, но только потому, что мужчина с сумкой, хоть и выглядел громилой, был все-таки Лещом. Никогда и ни за что не решился бы Раздолбай вмешиваться, если бы на его месте оказался Барракуда.