Хроники Вторжения

Перс хлопнул дверцей, точнее, к дверце он не прикасался, она захлопнулась сама. Потом вспоминалось Эдуарду, что вроде бы даже никакая дверца не захлопывалась – джип с последними словами марсианца просто исчез, как сквозь землю провалился.

Викула обнаружил, что они с персом вновь оказались в космосе.

– По-моему, у меня был сердечный приступ, – сказал он, массируя грудь. – У кристаллята ведь не должно быть сердечных болей?

– Ничего не должно быть. Только генетическая программа.

– Я умру?

– Все люди умрут. Твоя структура – астральная. Она пока жива, в отличие от моей марсийской. Разрушено только неокрепшее лебесное ядро.

– Мы опять на Марсе? Зачем?

– Я хочу показать тебе все до конца. Раз уж посвятил в свою тайну.

Они уже плыли над бывшим Городом Солнца. Долина, оставаясь зеленой, казалась обихоженным кладбищем.

– Сейчас покажу тебе лебес, – тихо сказал перс.

Викула оказался в давешнем мире с домами-башнями, реками-лентами, каплями-птицами. Все это казалось теперь нарисованным, просто трехмерной картинкой. Потом они нырнули в слой, где Викуле побывать не пришлось. Здесь тянулись вертикальные полосы, похожие на бамбук, состоящие из разноцветных прямоугольничков, чем-то они напоминали хромосомы под микроскопом. Пространственной перспективы здесь не было. Были лишь массы вертикальных полос. Полосы перемещались, сливались друг с другом, расходились, порождая новые полосы, разделялись на сегменты и вновь соединялись из сегментов. Зрелище было тихим и каким-то чарующим. Завораживало оно скорее разум, нежели чувства. Казалось, в этом движении, в трансформациях полос есть некая симфония разума.

– Теперь в них нет жизни и нет смысла, – сказал перс все так же тихо. – А ведь это был слой овеществленного разума марсианцев. Теперь же – гримаса кретина. Желаешь пройтись по другим слоям?

– Не надо, – попросил Викула.

Они опять были в джипе, по щекам Викулы текли слезы.

– Какая боль в сердце. – Викула снова принялся массировать грудь.

– Терпи. Эта боль ничто в сравнении с тем, что сейчас происходит с моим огнем. Помнишь, я тебе показывал место, где полыхала огнем моя структура. Сейчас там – пепел, туча золы. Боль... Когда боль исчезнет – исчезнет и кристаллят, не останется ничего.

– А душа? Она ведь у тебя есть?

– Да, собрал из осколков. Но как ей передать мое сознание, мой опыт? После трехтысячелетнего анабиоза?..

– И ничего нельзя поправить?

– Ничего.

– Все умрут?

– И люди, и звери, и птицы. Развоплотятся. Останутся одни камни, огонь, воздух и вода. Потом не станет воды, воздуха. Еще позже не станет подземного огня. Каменная мертвая планета будет кружить бесцельно вокруг Солнца, равнодушная его лучам.

– Откуда же взялись марсиане? – морщась от боли, спросил Викула.

– Их вызвал к жизни я. Теперь мне кажется, что и обнаружил их в марсианском песке я тоже не случайно. Таков был их замысел. По всем планетам разбросали они свои артефакты. А здесь создали места из шулы, близкой этим планетам. Мы, земляне, таких мест не видим, за исключением вот этого, лебесного. Впрочем, лебеса уже больше нет. Кристалляты постепенно растворятся. И будет на этом месте марсианский пейзаж, каким они его захотят видеть.

– Да что же происходит в конце концов?

– Активизировались, выражаясь вашим научным языком, марсианские кристалляты. Пошли в рост. И принялись качать земной астрал. А когда накачают с Земли достаточно астрала и преобразуют его в марсий – свершится чудо. Появятся собственной персоной марсиане. И попробуют вновь прибрать к рукам Солнечную систему. Вот и все, русс. Они знали, что кто-то из поселенцев рано или поздно сумеет соединить марсий с астралом или с шулой любой другой планеты. Им ведь безразлично, куда вторгаться. И я, безумец, всех опередил. Через мою структуру они вторглись, ее использовали, создавая пятимерный насос.

* * *

Дома Эдуарда встретила мрачная жена.

– Ты где был? Мы тебе на службу звонили. Уже черт знает что думали. Вышел на пять минут... Что случилось?

– А Рита где?

– Рита... Рита в реанимации.

– Что?! – Эдуарда качнуло, он прислонился к стене.

– Нет, не она, не то, что ты думаешь. Роман в коме.

– Так... А Сомик как?

– С ним все в порядке. На занятия не пустила. Эти в небе висят, по телевизору ужасы рассказывают. Пусть дома побудет.

– Правильно. Молодец. В какой больнице... Рита?

– В пироговской. Будешь завтракать?

– Буду.

– Что ты так смотришь, Дюша?

– Да ничего, не обращай, старуха, внимания. Ну-ка, что там телевизор?

– Здесь и телевизора не надо. С нашего только подъезда троих «скорая» забрала. Андрей Михайлович из шестьдесят первой уже умер в больнице. Сорок пять лет... Головная боль, привезли – отек мозга.