В смерти лицо у Мартышки сделалось серым, а у Крысякиса — призрачно белым с голубоватыми тенями. Радужки у обоих растворились полностью, оставив гладкие полумесяцы под лиловыми веками. Челюсти безвольно отвисли. У Крысякиса по подбородку тянулась влажная полоса слюны, и снизу повисла капля, которая почему-то отказывалась падать. Словно заморозилось время.
Игла все еще торчала у Крысякиса в руке. Должно быть, он сначала вмазал Мартышку, а затем отвернулся, чтобы ширнуться самому, и не видел, как она сползла по кровати на пол. Затем, когда яд достиг сердца, просто повалился на бок. Голова его была обращена к двери. Даже в смерти он тянулся прочь от бедной Мартышки.
Джейн застыла в ужасе.
Вдалеке подала голос сирена. К ней присоединилась вторая, а затем третья. Вскоре весь Город включился в симфонию гудков и сигналов.
Десятина настала.
Глава 18
Она сделала худшее из того, что могла. Первый же пункт в разосланных университетом памятках для всех первокурсников гласил, причем большими, сладко пахнущими лиловыми буквами: 1. ОСТАВАЙТЕСЬ В СВОЕЙ КОМНАТЕ.
Джейн понимала, что это хороший совет.
Но слепая паника погнала ее прочь из комнаты, прочь из Хабундии, прочь вообще из Бельгарда, на улицу. Она не соображала, что делает. Только что пялилась на два трупа на полу своей комнаты, а теперь, дрожащая и сбитая с толку, оказалась вообще неизвестно где.
Мимо, спотыкаясь и плача, пробежал фей с головой вепря. Локти у него взлетали выше головы, по загнутым клыкам текли слезы. Его со свистом и хохотом преследовал десяток малолетних вервольфов. В бок фея воткнулась палка, он споткнулся, но тут же побежал дальше.
Послышался звон разбитого стекла.
Скорее обратно в Бельгард! В полночь закроют аварийные ворота. Но если ей удастся проскользнуть внутрь раньше, еще можно найти убежище. У Сирин или, может быть, у Линнет Коноплянки, высоко над улицей, где наверняка случится самое страшное.
Дорога повернула и сузилась. По обеим сторонам поднимались глухие стены, превращая улицу в желоб или ущелье. В конце квартала толпа фей танцевала вокруг большого костра под грохот и уханье барабана. Другие ворвались на склад тканей и выбрасывали из окон всех пяти этажей рулоны муслина, ситца, камвольного поплина и жатого шелка. Те, не разматываясь, дождем сыпались на тротуар. Сверчки и мухари суетились, оттаскивая ткани в огонь.
Джейн подалась назад, но внезапно улица позади нее заполнилась монстрами, скандирующими:
Вервейн, Чинкфойл,
Хейт и Джонсвот,
Сожги Город,
Раздави государство!
Они звонили в колокольцы и дудели в рожки, размахивая рекламными транспарантами над волнующимся морем голов. С высоких шестов свисали фонари. С перепончатыми ушами, рогатые, на аистиных ногах, монстры выглядели карнавальными паяцами.
Сожги Город,
Раздави государство!
Джейн, слишком напуганную, чтоб удрать, подхватило толпой, подняло и понесло. Она вдруг оказалась в безопасности внутри их веселой компании, сделалась не мишенью, а одной из них и плыла, словно подушками подпертая и приподнятая давлением тел. Ее окружали гогочущие уродливые хари. Красный гном протянул ей банку пива. Чтобы успокоиться, она открыла ее и отпила большой глоток. Пиво оказалось такое холодное, что обожгло язык.
Сожги Город,
Раздави государство!
Странная, электризующая смесь страха и возбуждения охватила ее.
Толпа докатилась до костра. Две группы смешались и завихрились.
— Развлекаешься?
Джейн потрясенно обернулась.
— Линнет! Что ты здесь делаешь?
Ее одноклассница пожала плечами.
— То же, что и ты, — веселюсь.
— Коноплянка, нам надо попасть обратно в общагу. Ты хоть примерно представляешь, насколько мы далеко от дома? Если не очень, то еще успеем добраться до Хабундии, прежде чем запрут.
— К черту! — Линнет яростно обхватила себя руками, костлявые плечи встали торчком, словно новая пара крыльев. — Я не откажусь от гулянки ради того, чтобы сидеть у себя в комнате и плевать в потолок. Предложи еще книжку почитать. Или достать кипятильник и заварить ромашкового чая. Хабундия в миллионах световых лет отсюда. Как ты не понимаешь? Сегодня нет ничего запретного. Тебе что-то нужно — бери! Тебе кто-то нравится — вперед! Можешь сидеть на обочине и жрать собственные какашки на глазах у всего света, если тебя это заводит. Никто не станет тебя останавливать. Никто не ведет счет.
Она сунула в рот мятый косяк и щелкнула пальцами. Искра, пламя, облачко дыма. Поделиться и не подумала. Веселый свет оторвяжничества горел у нее на лице столь ярко, что Джейн смущенно опустила голову.
Толпа с ревом снова устремилась вперед. Джейн спихивали то на одну сторону, то на другую. Ей пришлось перейти на рысь, чтобы не упасть.
— Куда мы идем? — крикнула она.
— Какая разница!