– Ах, молодость, молодость! – Лисица приняла от ундины чашку кофе и поставила ее перед Виллом. – Поверь мне, ты ей понравился. Меня наводит на такое заключение твоя неуверенная походка, характерная для мужиков, которые стерли себе член до крови.
– Лиззи, – возмутился Вилл, – у тебя потрясающая способность превращать любовь и романтику в…
– Давай не будем выносить опрометчивых суждений об интрижке, пока мы не знаем, что из нее получится в конечном итоге. Все разговоры о романтике можно вести только в прошедшем времени. Давай-ка лучше посмотрим, на что эта стервочка похожа.
Лисица вытряхнула солонку на столик, дунула и пробормотала заклинание. Крупицы соли подергались, подергались и обрисовали вполне узнаваемый портрет Алкионы. Легкий пасс над соляным портретом, и он окрасился в естественные цвета.
– Да, – фыркнула лисица, – яблочко от яблони. Да еще и рыжая. Наверное, это должно мне льстить.
Но, видимо, отнюдь не льстило. И все равно, взглянув на портрет Алкионы, Вилл не сдержал улыбки.
– Она уже почти что сказала, что любит меня, – похвастался он.
– Ну и чему тут радоваться? Ты хоть понимаешь, что, когда это дельце подойдет к своему славному концу, мы будем вынуждены смыться из Вавилона? Смыться налегке, со скоростью поросячьего визга, и если рискнем когда-нибудь вернуться, то разве что через много лет.
– Да знаю я, знаю. – Вилл словно упал с небес на землю.
Лисица вгляделась в его лицо, а потом взяла со столика сигареты и закурила.
– Ладно, хватит об этом. Слушай меня внимательно. Тебе не стоит слишком часто выставлять свое личико на публику, и вообще веди себя поосторожнее. Органы уже знают, как ты выглядишь. Они там раздобыли твой снимок.
– Да где же они его раздобыли?
– Где-где… На сковороде. Это я его им послала.
16
Лунная соната
Ястреб стрелою промчался над улицей и спикировал прямо на Вилла. Вилл отпрянул, закрывая лицо руками, а ястреб в самый последний момент сложил крылья и отвернул в сторону, чуть задев Вилла за щеку. Из его когтей что-то выпало. Сотовый телефон.
Телефон настойчиво звенел.
– У нас тут с друзьями клубный междусобойчик, – сказала Алкиона. – Стой, где стоишь, и я тебя подхвачу.
Вилл отступил в дверной проем пустующего банковского здания, построенного в модном когда-то стиле ар-деко, и стал ждать. Вскоре рядом с ним остановился лимузин, длинный, как неудалая жизнь, и бледный, как привидение. Шустро выскочивший лакей распахнул заднюю дверцу.
– Залезай, – сказала Алкиона.
Вилл залез, и машина тронулась с места. Они с Алкионой надолго застыли в поцелуе.
– Нам бы с тобой не стоило показываться вместе на публике, – сказал он в тайной надежде, что она предложит перенести свидание в какое-нибудь укромное место. – Теперь они знают мое лицо.
– Тсс. У меня есть волшебный эликсир незаметности. – Алкиона провела его в лимузин поглубже – мимо зарослей тропических цветов и небольшого водопада – и откинула туалетный столик. Надев одноразовые пластиковые перчатки, она открыла какую-то баночку. – Снимай рубашку, и я намажу тебя этой заразой.
Четверть часа спустя на Вилла смотрел из зеркала незнакомый чернявый фей. Алкиона втерла краску ему в волосы, и они стали пронзительно-синими.
– Ну вот, теперь любой, кто на тебя посмотрит, увидит платного кавалера и второй раз смотреть не будет.
– А куда мы едем?
– В свет. – Алкиона сделала легкое движение рукой, звякнул серебряный колокольчик, и появился хайнт-камердинер со стопкой одежды. – Сними свое тряпье и оденься в это.
Не обращая внимания на хайнта, который стоял чуть в стороне, готовый к выполнению дальнейших приказаний, Вилл снял свои джинсы и натянул плотно сидевшие панталоны. Он давно уже понял, что главная черта высоких эльфов – это полное безразличие к тому, что могут увидеть или услышать существа низшего достоинства, а таковыми они считали практически всех. Носки подошли великолепно, туфли тоже. Алкиона не позаботилась снабдить его нижним бельем, так что пришлось уж обойтись. Зато она лично подала ему белую шелковую рубашку, а когда он ее надел, расстегнула три верхние пуговицы и отступила на шаг, любуясь результатом.
– Чистым ты мне очень нравишься.
– Ты бы утром на меня посмотрела.
– Унеси это и сожги, – сказала Алкиона, передавая хайнту старую Виллову одежду, и тот исчез так же беззвучно, как и появился.
– Я не могу не заметить у тебя того, что твой брат назвал величайшим сокровищем рода Л’Инконну. – Вилл тронул гладкое простое кольцо с лунным камнем и улыбнулся. – Спроси, люблю ли я тебя.
– Нет, – отдернула руку Алкиона.
– Тогда скажи мне, что ты меня любишь.
– Для тебя, Вилл, я сделаю все, что угодно. – (От взгляда ее поразительных глаз у Вилла кружилась голова.) – Для тебя я готова сделать такое, от чего покраснела бы и людоедиха.
Если сердце Вилла не взмыло в небо, то лишь потому, что не имело крылышек.
– И все-таки, ты меня любишь?
– Я… – отвела глаза Алкиона, – я не решаюсь.
– Но ведь это же очень просто – три коротеньких слова. И ни одного свидетеля, который мог бы потом тебе их припомнить.