Хронополис

Колчак не упускает случая сделать вид, что он смертельно ранен и добивается своего: девушка с причёской его гладит по пострадавшему месту. Уникально, но Сережка ничуть не ревнует: он хозяйственно закусывает наполненный плодами подол рубахи, берет обеими руками себя за уши и с гримасами и голосовой (сквозь зубы) имитацией громкого скрипа медленно возвращает голову в нормальное положение:

– Взззззз… хрям! – припечатывает себе ладонью по макушке, а другой рукой, приставленной ребром к носу, проверяет симметрию – словно кокарду на фуражке. При этом в лукаво прищуренных глазах его появляется очаровательная картина: сидит в виде исключения одетый не в платье, а в хирургическую зеленую пижамку (на голове вышитая дубовыми листьями царская диадема) Александр Македонский с ногами в компьютерном кресле, непонятно как уместился (поза подчёркнуто дамская), с бешеной скоростью лупит пальцами по виртуальным окнам (все пианисты сдохли от зависти) косится куда-то в сторону, хотя явно против желания туда смотреть, просто не может удержаться, и изнеможённо фыркает от смеха. В стороне на черти какой мебели, то ли кровать, то ли приставка к космическому кораблю, со вкусом устраивается поспать Сережка: взбивает и перекладывает подушки, задумчиво созерцает полученную композицию, переделывает сначала… Вводит в композицию изящно выложенное одеяло – голубенькое и в цветочек, в пододеяльнике с кружевами. Укладывается на бок, сложив под щекой ладошки. Благонравно прикрывает глазки. Подскакивает как укушенный за пятку. Озабоченно чешет кудри, старательно зачёсывая их дыбом. Снова перекладывает подушки. Укладывается на четвереньках, страстно обняв подушки, засунув под них голову и оттопырив пятую точку.

Замирает так на минуточку – задницей к Александру. Тот мимолетно глянул, покрутил головой – и снова уткнулся в виртуальность. Сережка вынимает голову из-под подушек и вздыхает:

– Напрасно ждал… Все приходится самому… – поддаёт себе по мягкому месту, подкинув высоко вверх заднюю часть тела вместе с ногами, и добавляет ещё автоподзатыльник.

Александр – мягко:

– Эма, курос калон (прекрасный мальчик), знал бы ты, как в мое время об этом упражнении презрительно говорили: встал скамеечкой. Не делай такого больше, сладкий мой пряничек, не клади камень мне на печень.

Сережка, уже примерившийся показательно крутить себе ухо, с детским любопытством:

– А, это рабов и прочих угнетенных трудящихся капиталисты с помещиками… то есть эти… герцоги и графы… то есть… кто там в древней Греции был… – чешет затылок – просто богатые в общем… скамейками обзывали? – проникновенно: – Товарищ царь Александр Филиппович! Ну я ж разве не понимаю, что вам неприятно вспоминать проклятое прошлое. Ну простите меня, дурного! – рожа – Арлекин по сравнению с ним Пьеро. – Хотите – врежьте мне от всего вашего большого доброго сердца… – эти речи можно счесть утонченным издевательством, если б не сопутствующая им совершенно ослепительная искренняя улыбка до затылка в сочетании с подмигиванием обеими глазами со скоростью пулемета. Александр принимает приглашение и смеётся к полному удовольствию Сережки, который наконец укладывается с видом хорошо исполненного долга на спину, натягивает одеяло… и вдруг серьёзно и тихо спрашивает:

– Что значило в ваше время "скамеечкой", доктор? Выскажитесь, пожалуйста. Не мучьтесь… я же вижу, я глядючий.

Александр одобрительно поднимает брови и тут же с напускной суровостью сдвигает:

– Мал ещё такие вещи слушать, до эфеба не дорос!

– До чего-чего…? – молниеносно вцепляется неутомимый Сережка в ключевое слово – До чего я не дорос, Александр Филиппович?

Александр – с секундным колебанием:

– Восемнадцати тебе ещё нет… высокородный и высокочтимый. Это перевод твоего имени, Сергей.

– Высокородный… – хмыкает неожиданно польщенный и смущенный тем, что польщен Сережка – Восемнадцати… – соображает вслух, уморительно морща нос – скамеечкой… – и внезапно охнув, вскидывается, приподнимаясь на локтях – Ах, такую мать чечеточкой!.. – вырывается у него во весь голос – От же погань… – морщится он гадливо, глядя на Александра с громадным сочувствием, и выглядит это неописуемо, потому что лежащий на операционном столе юный пациент внезапно начинает казаться старше и самое главное – гораздо сильнее своего врача – Ух, почесал бы я кулаки об тех, кто на тебя, товарищ доктор, облизывался… – произносит Сергей негромко – и как-то сомневаться не приходится: почешет, потому что дотянется. Придумает, как.

Александр – с трудом подобрав челюсть (державная привычка сохранять лицо в любых ситуациях разлетелась вдребезги), резво наклоняется и сгребает Серёжку в объятия:

– Мальчик мой золотой… спасибо тебе, – целуя в обе щеки. Мигом снова превратившийся в ребёнка Сережка – жмурясь на манер кота, которого натыкали мордой в сметану – вкусно, но мало:

– Доктор… А доктор?..

Александр, прищурясь – почуял что будет дальше:

– Да, медовенький?

Сережка с хитрющей мордахой: