Хрущевская «оттепель» и общественные настроения в СССР в 1953-1964 гг.

B. Д. Бакин. — Через 3 дня назначили Маленкова, и все. Им виднее». Этим никогда не интересовалась воспитательница одного из московских детсадов, жившая в Немчиновке, С.И. Алексеева. Ей совершенно было все равно: «Все друг друга стоили». «Какая разница?» — вопросом на вопрос отвечала работница столичной швейной мастерской № 23 Л.В. Гурьева. Не отдавал никому предпочтения техник трамвайного депо им. Баумана в Москве А.И. Харитонов: «Все они одного поля ягоды». Не интересовались политикой врач одной из московских поликлиник А.Ф. Данилова, медсестра городской поликлиники в Люберцах Е.А. Кузнецова и восьмиклассник из Тулы М.М. Панкратов^{122}.

Затруднились с ответом еще почти 9% опрошенных, в т.ч. потому, что не помнят, чтобы перед ними стоял тогда такой выбор предпочтении, 3% опрошенных. По утверждению студентки Московского областного педагогического института им. Крупской В.С. Безбородовой, «особой политизированности в то время не было, больше интересовались музыкой, театром, чтением»^{123}

.

Ссыльный поэт Н. Коржавин, вчерашний сталинист, на многое теперь смотревший по-иному, подмечал: «Моя страна! Неужто бестолково ушла, пропала вся твоя борьба? В тяжелом, мутном взгляде Маленкова неужто вся твоя судьба? А может ты поймешь сквозь муки ада, сквозь все свои кровавые пути, что слепо верить никому не надо и к правде ложь не может привести?»^{124}. И, тем не менее, страна продолжала «слепо верить». Но уже не так безоглядно, как прежде. И это прежде всего относилось к новым руководителям. Им еще предстояло создавать себе авторитет, искать доверия у различных слоев населения.

Итак, без особых проблем, без явных возражений Маленков вдруг оказался во главе нового, коллективного руководства, на вершине властной пирамиды. В качестве председателя Совета Министров он должен был председательствовать на заседаниях Президиума ЦК КПСС, определять их повестку дня, давать аппарату ЦК в лице его секретаря Хрущева поручения вести проработку соответствующих вопросов и готовить по ним решения, наконец, руководить ходом обсуждения этих вопросов и подводить итоги, формулируя окончательный текст постановлений.

Качественно новые моменты содержались уже в траурной речи Маленкова на похоронах вождя 9 марта 1953 г. В том ее разделе, где говорилось о внешнеполитических проблемах, в ряду ставших уже традиционными призывов бороться за сохранение мира и углублять сотрудничество со всеми странами, была выражена новаторская для того времени мысль о характере взаимодействия сложившихся в мире двух противостоящих друг другу лагерей. В сфере международных отношений, отмечал новый глава правительства, Советский Союз будет проводить политику, «исходящую из ленинско-сталинского положения о возможности длительного сосуществования и мирного соревнования двух различных систем — капиталистической и социалистической»^{125}. Ссылка на авторитет Ленина и Сталина имела здесь явно тактический характер.

Во внутренней политике главная задача виделась Маленкову в том, чтобы «неуклонно добиваться дальнейшего улучшения материального благосостояния рабочих, колхозников, интеллигенции, всех советских людей»^{126}

. Такого рода благие пожелания нередко звучали в устах как самого Сталина, так и его соратников. Отвечая чаяниям и надеждам простого человека, они находили положительный отклик в народе, вызывали даже энтузиазм. Но проходило время, и обещания забывались. Мало того, сама власть порой рассматривала напоминания о них как проявление нелояльности. Сколько тысяч человек было обвинено в антисоветской пропаганде и репрессировано только за то, что в порыве досады и раздражения цитировали слова вождя о том, что «жить стало лучше, товарищи, жить стало веселей»! Наверно поэтому мало кто придал тогда особое значение и заверению, что «обязанность неослабно заботиться о благе народа, о максимальном удовлетворении его материальных и культурных потребностей» является «законом для нашей партии и правительства»^{127}. Дальнейшие события показали, что это были не просто ритуальные слова. Другое дело, что Маленков уже с первых шагов своей деятельности в качестве главы правительства выступал больше как глашатай идей, вынашиваемых Берией.

1.1.2. Реформаторские инициативы министра-силовика и настороженный консерватизм аппарата

На том же траурном митинге 9 марта 1953 г. Берия говорил:

— Кто не слеп, тот видит, что в эти скорбные дни все народы Советского Союза в братском единении с великим русским народом еще теснее сплотились вокруг Советского правительства и ЦК партии.