Однако спешу вас заверить — выставка выставке рознь. Причём настолько, что участие в некоторых может нанести творческому человеку существенный урон. Так что подходить к вопросу участия в выставках нужно крайне осторожно, хорошо понимая, какие ожидания должно «отработать» это весьма затратное по силам и финансам мероприятие.
Многие слышали анекдотичные истории о том, как уборщицы вынесли с выставки современного искусства какой-то экспонат, потому что сочли его мусором. Или, наоборот, забытое ведро или упаковочный ящик были приняты посетителями за объект искусства и вызывали неподдельное восхищение гением неизвестного автора.
Первой громкой провокацией такого рода, которая должна была заставить зрителя задуматься над тем, что можно называть искусством, а что нет, стала работа «Фонтан» французского художника Марселя Дюшана (Marcel Duchamp, 1887–1968), представленная в 1917 году для выставки Общества независимых художников[118]
. Это был обыкновенный керамический писсуар с подписью R. Mutt (сВ 1973 году в замке-музее Морсбройх во время торжественного мероприятия немецкой социал-демократической партии (SPD) была случайно уничтожена работа Йозефа Бойса под названием «Ванна» — собственно ванна, на которой красовалась табличка «В этой ванне купали Йозефа Бойса» с насмешливой припиской чьей-то рукой: «Видимо, в слишком горячей воде»[120]
. Объект был частью передвижной выставки «Реальность-реализм-реальность» (Realität-Realismus-Realität), организованной музеем Von der Heydt в Вуппертале. Причиной подобного недоразумения, которое обошлось музею, коллекционеру и самому городу в сумму с несколькими нулями, был тот факт, что художественный объект «Ванна» — ванна со следами жира на стенках и ошмётками бинтов и пластырей — почему-то оказался в обычной кладовке без какого-либо защитного стекла или упаковки, рядом со стульями и прочей ненужной хозяйственной утварью.Замок Мойланд (нем. Schloss Moyland), в стенах которого расположен музей современного искусства, включающий коллекцию работ немецкого художника-абстракциониста Йозефа Бойса. Фото: Натали Ратковски
Партработницы, которые готовили праздник, пошли в кладовку за дополнительными стульями и заметили там грязную ванну. Тут же решили, что в ней можно полоскать бокалы из-под шампанского, только хорошо бы сначала привести её в порядок. Вооружённые каким-то зверским моющим средством, они отмыли ванну до такого блеска, что коллекционер Лотар Ширмер (Lothar Schirmer, род. 1945), которому принадлежала «Ванна», позже сказал, что ему вернули «обритый наголо кактус». Всего за несколько минут одержимые чистотой подруги Марианне Кляйн и Хильда Мюллер уничтожили произведение искусства стоимостью около 80 тысяч немецких марок (примерно 40 тысяч евро)[121]
. Суды шли более двух лет. Сами того не подозревая, старательные «уборщицы» инициировали множество бурных дискуссий о том, что же можно называть искусством.Ведь споры шли не просто о том, кто виноват и кому возмещать сумму со многими нулями, а о том, каким жульничеством со стороны художника была идея сделать из грязной ванны предмет искусства. Может ли быть искусством то, что не «считывается» как таковое? Не забывайте, что мы говорим о 1970-х годах. В то время Йозеф Бойс слыл скорее художественным шарлатаном, чем гением, поэтому гнев налогоплательщиков, которые были вынуждены возместить ущерб художнику и коллекционеру через городской бюджет, вызвала не столько акция по наведению чистоты, сколько сама «Ванна».
«В эту ванну идут “купаться” денежки налогоплательщиков», — писала газета Neue Revue. О накале страстей вокруг вымытой «Ванны» свидетельствуют и письма читателей того времени в редакцию журнала Stern: «Если бы обычный гражданин так запачкал свою ванну и выдал за искусство, его бы отправили в психушку!» Или: «Одурачивание честных граждан не знает границ!», «Снимаю шляпу перед господином Бойсом, который может подобное пропихнуть как искусство!» Бойс отнёсся к волне народного гнева спокойно: «Всеобщее веселье — это прекрасно. Ведь, похоже, каждый решил, что произошло нечто смешное»[122]
. В итоге коллекционер уговорил Бойса обновить «Ванну», хотя художник упорствовал: мол, первый вариант был единственным в своём роде актом творчества и работа в общем-то неповторима.