Хунну в Китае

Ши Лэ был сын неизвестных родителей, родным его языком был хуннский. В детстве он принадлежал к числу кулов и добывал свой хлеб, батрача на китайских помещиков, а затем был схвачен принцем Сыма Тэном и продан в рабство в Шаньдун[97]. Не стерпев обиды, Ши Лэ бежал, присоединился к шайке разбойников, затем возглавил их и наконец оказался в рядах войск Сыма Ина, врага своего обидчика.

Надо сказать, что гражданская война между принцами фамилии Сыма была весьма жестокой, но беспрограммной. Это кажется очень странным, учитывая ожесточение войск. Понятно, что князья враждовали друг с другом, но почему рядовые воины жертвовали жизнью ради честолюбия князей, надо объяснить. Вспомним, что фамилия Сыма возглавила профессиональных солдат, которых во время Троецарствия развелось очень много. При всех их дурных качествах они хранили отработанный стереотип поведения, заключавшийся в военной верности вождю, который кормил и холил их, а все принцы фамилии Сыма были военными правителями своих областей. Поэтому войска шли за вождями, не интересуясь целями войны; вожди оплачивали их за счет поборов с населения, а последнее страдало, обираемое обеими враждующими сторонами и мало интересуясь вопросом, кто возьмет верх. Так же равнодушны к политике были сяньбийцы, явившиеся в Китай ради грабежа, и хунны, тяготившиеся китайским гнетом и несправедливостью. Единственной гарантией сохранения верности слову, обещанию или клятве были личные отношения, потому-то Сыма Ин и постарался задобрить Лю Юаня, надеясь, что хуннские всадники пойдут за своим шаньюем так же безропотно, как китайские воины за принцем. Это была его ошибка. Хунны хранили традиции родового строя, и управлять ими мог только человек, который соглашался делать то, что было нужно народу. А Сыма Ин хуннам был не нужен.

Надо отдать должное Лю Юаню: он совместил китайскую этику верности императору и хуннскую программу освобождения народа. Как соратник Сыма Ина он стал выгонять из Китая сяньбийских сторонников Сыма Юя; как хуннский вождь он начал войну против правящей в Китае клики. Но противники опередили его. Сын Сыма Юя, Сыма Тэн, и полководец Ван Цзун наголову разбили войска Сыма Ина, который смог избежать плена лишь потому, что победители вместо преследования предались грабежу.

В следующем, 305 г., сторонники Сыма Юя, опираясь на сяньбийские отряды, взяли вторую столицу империи — Чанъань. Сяньбийцы учинили там небывалую резню китайского населения, которому пришлось расплачиваться за преступления правившей клики. Династия Цзинь была виновата перед своим народом уже в том, что во внутренней войне ведущая роль от китайцев перешла к воинственным кочевникам, сражавшимся на обеих сторонах.

В 306 г. Сыма Ин был окончательно разбит и взят в плен. Его убили в тюрьме, а императора, находившегося дотоле в стане Сыма Ина, угостили отравленным пирогом. Сыма Юй стал гегемоном империи и возвел на престол угодного ему принца — Сыма Чжэ (посмертный титул — Хуай-ди). Хунны же за истекшие два года успели организоваться и накопить силы.

Хотя победа клики князей была полной, Китай покоя не обрел. Рассеянных воинов Сыма Ина собрал и объединил под своим командованием один из его соратников, Цзи Сан, выдвинувший лозунг мести за Сыма Ина. К нему примкнул Ши Лэ со своим отрядом. В 307 г. мятежники осадили город Е, где после победы поселился Сыма Тэн, известный своей алчностью и богатством. У Ши Лэ были с этим принцем личные счеты, ведь это он когда-то беззаконно схватил Ши Лэ и продал в рабство.

Сыма Тэна сгубила жадность. Почувствовав опасность, он выделил своим соратникам немного риса и ткани, но так мало, что те возмутились крохоборством и открыли ворота мятежникам[98]. Сыма Тэн был убит, пережив своего злейшего врага Сыма Ина всего лишь на один год.

Этот на первый взгляд малозначительный эпизод совпал с переломным моментом в истории Китая и хуннов. Летом 307 г. война князей приняла форму социальной борьбы внутри китайского господствующего класса, ибо рядовые солдаты и офицеры потребовали права участвовать в разделе богатств, права мстить за убитого полководца, права совершать самостоятельные поступки, которые им представлялись справедливыми. Китайские воины перестали быть марионетками в руках князей, а это означало, что князья начали терять свободу действий.

С другой стороны, социальная борьба, в которой еще были возможны компромиссы, осложнилась межэтнической войной на истребление. Воины Ши Лэ, кулы, говорили по-хуннски и ненавидели китайский гнет не меньше, чем прирожденные хунны. Капитуляция перед могучим Китаем означала для каждого из них либо мучительную смерть, либо жестокое рабство. Они собрались драться до конца.