Хвала и слава. Книга третья

— Моих, да не совсем. Я у тетки жил. Она-то вывернется, за нее я не боюсь. Но у нее двое сыновей. Мне ровесники. Вот их и забрали.

— А из-за чего?

— Наверно, что-то пронюхали. У нас там была типография.

— Типография?.. Но не у вас же в доме?

— Да нет. Но мы все в той типографии работали.

Разговор оборвался. Где-то очень далеко раздался взрыв.

— Что-то там происходит, — шепнул Анджей.

— А мы тут спим, — с болью сказал Лилек.

— Вот как раз и не спим.

— Один должен бодрствовать, чтобы другой мог заснуть.

— Откуда ты это знаешь? — заинтересовался Анджей.

— Ну, просто пришло в голову.

— Так сказано у Шекспира. Был такой писатель.

— Знаю, Вевюрский мне рассказывал. А может, это Вевюрский мне и говорил: один должен бодрствовать, чтобы другой спал. Мы должны бодрствовать, — повторил Лилек, уже почти сквозь сон. И вдруг с оживлением спросил:

— Слушай-ка, а в Москве ты был?

Анджей пожал плечами.

— Каким образом? Туда трудно попасть.

— Это правда. Но, наверно, красивый город.

— Большой, — неопределенно сказал Анджей.

— Большой, просто огромный! Наверно, весь в огнях.

— С ума сошел! Сейчас ведь война.

— Они не боятся войны. Кремль светит на весь мир.

— Огромная сила.

— Вот если бы у нас так было!

— Именно, — вздохнул Анджей. — А у нас неизвестно, кому верить.

— Нам верь, коммунистам, — с неожиданной силой сказал Лилек. — Вернутся наши коммунисты сюда — все будет хорошо. Как в России. Все станут равны. Землю раздадут.

— Только там порасстреляли кое-кого из вас, польских коммунистов. Рассказывал мне один такой. Оттуда приехал.

— Что ты говоришь! А нельзя ли и мне с ним встретиться?

— Не знаю, где он сейчас. Такие, как он, умеют прятаться.

— А где же ты его встретил?

— Да уж встретил. А где — не буду рассказывать.

— И что же он говорил? Хорошо там, правда?

— Может быть, и хорошо. Но некоторых из ваших там расстреляли.

— Что он в этом смыслит! Если расстреляли, значит, так надо — враги.

— Коммунисты — и враги?

— Притаившиеся. Когда армия Советов сюда придет, я, наверно, с ума сойду от радости.

— А чему радоваться? Люди как люди.

— Нет, они не просто люди, они принесут нам настоящую свободу…

— Да, наверно. Свободу…

— Свобода для каждого человека — это как воздух.

— Да, но только сейчас люди напирают друг на друга, тесновато немножко. Вот и не получается свободы.

— Глупости какие-то говоришь.

Лилек сел на постели и осторожно коснулся рукой Анджея.

— Ты, однако, буржуй, — сказал он беззлобно, — ты нашей пролетарской жизни совсем не знаешь. И счастья нашего понять тоже не можешь!

— Вполне возможно.

— Ох, дорогой мой, — подражая Вевюрскому, сказал Лилек, — я и сам не очень-то хорошо могу все это представить.

— А где они сейчас?

— Уже на Днепре.

— Значит, долго еще ждать.

— Долго.

— Только бы дождаться.

— Только бы дождаться, — повторил Лилек. — Но если мы и не дождемся, другие дождутся. Увидят. Ах, даже думать боюсь, какое это будет счастье.

И Лилек порывисто поцеловал Анджея в голову.

III

Несчастьем Эльжбеты Шиллер был ее снобизм. После смерти Эдгара она растерялась. Ей казалось, что она теперь совсем осиротела, осталась одна на целом свете. Все убывающее количество контрактов и все меньший успех свой она объясняла тем, что нет больше рядом с ней брата, забывая, что при жизни Эдгар не так уж много помогал ей. Закат ее славы был совершенно естественным: она старела и теряла голос. Эльжбета очень располнела, и прежде красивые черты лица ее расплылись и как-то стерлись.

Из снобизма она и поселилась у княгини Казерта. Отчасти, может быть, еще и потому, что там она чувствовала себя в безопасности, но главное — ее привлекала роскошь большой квартиры на третьем этаже старого (в былое время о нем говорили — современного) каменного дома на улице Бодуэна. Княгиня Казерта, как известно, приехала в Варшаву для последнего дележа с Марысей Билинской и для оформления обмена двух каменных домов, полученных по наследству в Варшаве, на дом в Риме, который был собственностью Билинской. Приехав в конце августа 1939 года, Роза поселилась у своей родственницы на улице Бодуэна. Здесь ее застала война. Как только началась осада Варшавы, родственница тут же убежала вместе с дипломатическим корпусом. Роза же как-то не успела никуда вовремя «убежать» и теперь вела глупейшую жизнь в непонятных для нее условиях. Когда квартира Эльжбетки — маленькая современная холостяцкая квартирка — погибла в бомбежку, она нашла приют в апартаментах, занимаемых Розой.

Начались затруднения.

Княгиня Казерта была придурковата. Она переоценивала свое положение в свете, который на самом деле не проявлял к ней ни малейшего уважения, совершенно не понимала, что вокруг происходит, и не желала отказаться от своих чудаческих прихотей. Но для этого требовались деньги, а денег не было. Дома доходов не давали, Шушкевич, как наседка, оберегал имущество Билинской для Алека, и Роза носилась по каким-то своим кузинам, которые не хотели, да и не могли ничем помочь. Только и было от этого пользы, что теперь ей чаще приходилось прибегать к польской речи и она уже не делала таких ужасных ошибок, которые вначале очень раздражали Эльжбету.