Хвала и слава. Том 2

Но лесничий не слышал ее слов или притворился, что не слышит. Он вдруг повернулся к ней и сказал с фальшивым пафосом:

— Да благословит вас бог!

— За такое бог не благословляет, — сказала Оля, — недоброе это дело.

— Что вы говорите! — воскликнул лесничий удивленно и даже немного испуганно. — Неужели правда?

В комнату, не постучавшись, вошла жена лесничего.

— Ты уже, наверно, надоедаешь пани со своими порошками? — обратилась она к мужу. — Не мешай, пани устала, хочет спать.

— Посмотри-ка, — сказал лесничий, показывая жене пачку порошков, лежавшую на столе.

— О господи, — вздохнула лесничиха, — откуда у вас столько порошков? Это для него хуже, чем папиросы. Привык, и все тут.

— Может, вам завтра понадобятся лошади? — спросил вдруг лесничий очень любезно, гораздо любезнее, чем прежде. — Я могу дать.

— Нет, нет, — запротестовала его жена, — ты не поедешь в Сохачев…

Оля встревожилась.

— Нет, — сказала она, — мне не нужны лошади до Сохачева. Надеюсь, что нас благополучно довезут и наши. К тому же под Сохачевом живет мой двоюродный брат, заедем к нему. Если надо будет, он даст лошадей.

Лесничий все кланялся неуклюже.

— Если вам что-нибудь потребуется, скажите мне, — повторял он, как маньяк.

Жена взяла его под руку.

— Идем, — сказала она, — сейчас нет порошков. Сейчас война.

Но лесничий сгреб в карман всю груду, которая лежала на столе.

— Постыдился бы! — сказала жена.

— Что ж тут такого? — оправдывался лесничий. — Пани была так добра и все мне отдала.

Для облегчения ситуации Оля взяла оставшийся на столе порошок, высыпала его на ладонь и проглотила. Запила водой из стакана, стоявшего возле кровати.

Наконец хозяева ушли.

Оля вздохнула.

«Разные бывают пристрастия», — подумала она.

Сон долго не шел к ней. Она легла, не раздеваясь, и ей было неудобно в постели. К тому же слишком устала, чтоб сразу заснуть. Мысли лихорадочно роились в голове.

И вот, неизвестно почему, мысли эти задержались на лесе, который они проезжали сегодня утром. Она не думала ни о случае в Венгрове, ни о переправе через Вислу, ни о той женщине, которая дергала их повозку, — она думала только о том лесе. Лес был обычный, сосновый, и очень некрасивый, — почти все деревья переломлены пополам. Угодили в них снаряды, или то была буря, или еще что-нибудь — Оля не спросила Спыхалу. Она, собственно, не очень и заметила этот лес. Но сейчас перед ней возникла эта картина: сломленные надвое деревья и разбросанные повсюду сосновые ветви. Древесина в изломах стволов была белая, как человеческое тело, а кора серая, местами кровавая. Оля все думала и думала об этом лесе, пока не заснула. Сон ее был тяжел — видно, действовал порошок.

Она долго плутала в этом лесу, вернее, не плутала, а искала кого-то или что-то — точно и сама не знала. Геленка шла рядом и спросила:

— Кого ты ищешь, мама?

Странное было чувство — будто ищет кого-то и в то же время не хочет найти.

— Ради бога, — сказала она Геленке, — если ты его увидишь, сделай вид, что не заметила.

— Но кого же? — настаивала Геленка.

Оля не хотела ответить. Впрочем, она и сама не знала.

И вдруг лес преобразился: деревья вокруг стали маленькими, тонкими, как спички, ветками, поломанными и черными, и они обе в этом карликовом лесу тоже стали совсем крошечными. Огромный человек стоял над лесом, даже не человек, а лишь нижняя половина человека — громадный живот и ноги — все это миндального, палевого цвета. На этом фоне четко вырисовывался лес, в котором вдруг стала скручиваться проволока — немного обыкновенной проволоки, а остальная — колючая; она все туже опутывала Оле ноги, так что ей пришлось сесть. Она села, и было темно, а страшный человек шел себе куда-то и даже не заметил их, они видели только его шагающие ноги, обтянутые миндального цвета брюками. Геленка сидела рядом с ней и вдруг сказала:

— Знаешь, у меня будет ребенок.

И вот уже у Геленки был ребенок, она держала его в подоле, ребенок кричал, широко открывая ротик и морща лоб так, что он побелел. Оля склонилась над ребенком и положила ладонь ему на рот. Она чувствовала, как под рукой конвульсивно раскрываются губы, и вдруг отняла руку и уткнулась в ладони лицом. И тогда перед глазами медленно всплыло лицо той женщины, которая, хватаясь за повозку, все повторяла, что дети в картофельном погребе. Лицо у нее было огромное, глаза, в упор смотревшие на Олю, становились все больше, раскрывались все шире. Оля порывалась бежать, но не могла высвободиться из проволоки, которая опутала ее. Она закричала, но не проснулась.

Потом Оля сказала женщине:

— Все-таки вы ошиблись, не может быть, чтобы все ваши дети погибли, бог всегда оставляет одного для утешения, поверьте мне. Они только потерялись в картофельном погребе, а может, просто обратились в картофель. Вы ведь знаете, как это бывает с детьми — они шутки ради превращаются в картофель. Вы поищите хорошенько…

И женщина оставила их повозку и пошла искать детей в поле, нагибаясь при этом, словно собирала колосья. Но всякий раз, как она распрямлялась, в руках ее виден был широкий блестящий штык.

— Положите, пожалуйста, положите…