Хвала и слава. Том 2

— Прекрасно, — воскликнула она, — буду с тобой на «ты». С Эдгаром я была на «ты».

Эльжбета ни с того ни с сего засмеялась. Порекомендовала еще какое-то жаркое и ушла.

— Боюсь, что мы ее обидели, — сказал Спыхала.

Оля сделала неопределенный жест.

— Еще бы, ведь ты сказал ей, что у нее был голос…

— Действительно, ляпнул, — признался Спыхала.

— Ты плохой дипломат, хотя это твоя основная специальность.

— Я никогда не был дипломатом, — сказал Спыхала. — Все мы были дилетантами.

— Не боги горшки обжигают.

— Да, но те горшки были исключительно трудные.

— Как-то все же обжигались… может, сами собой?

— Сами и разбились, — засмеялся Спыхала. — Это очень горькие шутки, Оля.

— Видишь ли, — вдруг заговорила Оля так, словно давно готовилась к этому разговору, — видишь ли, целых двадцать лет нам казалось, что все в порядке, что все очень прочно склеено. А потом оказалось, что это было заблуждением… все рухнуло…

Спыхала внимательно посмотрел на Олю.

Генрик подал колдуны.

— О чем ты говоришь? — спросил Спыхала, когда официант отошел. — О политике или о своем замужестве?

— Я говорю о Польше, — покраснела Оля. — Мое замужество выглядело совершенно иначе. Оно было не склеено, а сковано.

— Ты столько раз говорила, что это была ошибка с твоей стороны.

Оля не ответила.

Снова появилась Эльжбета.

— Есть великолепная индейка с шампиньонами, — сказала она.

— Пани Шиллер в кухне? — спросила Оля. — У меня к ней дело. Ключ от квартиры хочу попросить. Анджей взял мой.

— Да, мама в кухне. Пройди туда.

Оля отправилась на кухню. Спыхала остался наедине с Эльжуней. Она села к столу.

— Помните вы тот день в Одессе?

— Какой день? — тревожно спросила Эльжбета. — Столько их было.

— Не так уж много, — усмехнулся Спыхала. — Мне пришлось сразу вернуться в Галицию.

— Это верно.

— Я подумал о дне, когда мы были у Володи Тарло. Помните?

— Помню. Прекрасно помню. Каждую мелочь. Некоторые периоды жизни сливаются в сплошное серое пятно, а в воспоминаниях о других уцелела каждая подробность — чья-то улыбка, чье-то слово, блеск…

— На шее у Ариадны было ожерелье, — сказал Казимеж, пристально глядя в пространство, словно это ожерелье сверкнуло перед ним в углу.

— Что случилось с этим Антеком? Я хотела спросить у вас, пользуясь отсутствием Оли, — быстро спросила Эльжбета.

— Его убили немцы. Всех их перестреляли в усадьбе. Ночью…

— Почему?

— В связи с их действиями нельзя задавать только одного вопроса: почему?

— А как Оля?

— Держится. Ведь у нее еще есть дети.

— Этот Анджей тоже какой-то опасный…

Спыхала улыбнулся.

— Нынче все молодые опасны.

— А больше всех Губерт, — убежденно сказала Эльжбета.

В эту минуту в ресторан вошел высокий, элегантный немецкий летчик. Слегка поклонился Эльжбете и занял маленький столик в углу.

Эльжбета многозначительно посмотрела на Спыхалу.

— Это Виттельсбах, кузен мужа Розы, — шепнула она.

— Один черт, — тоже шепотом ответил Спыхала.

Эльжбета задумалась.

— Кто застрелил Марысю Татарскую? — вдруг спросила она.

Спыхала развел руками.

— Откуда мне знать? — сказал он с явной издевкой. — Вероятно, немцы.

— Что вы выдумываете! — возмутилась Эльжбета.

Спыхала приложил палец к губам.

Эльжбета ушла.

Вернулась Оля и заняла свое место. С удивлением взглянула на немецкого офицера.

— Мы останемся? — спросила она Казимежа.

— Сразу нельзя уходить. Это привлечет внимание.

— Сомнительное удовольствие, — довольно громко сказала Оля. Офицер мельком взглянул на нее.

— Надо остаться, — твердо сказал Спыхала.

Оля довольно долго молчала. Ели.

— Я давно уже хотела тебе сказать. Это неправда, что я была скована. Я была очень счастлива с Франтишеком.

Спыхала немного выпрямился. Отложил вилку и некоторое время смотрел на Олю.

— Это значит одно, — сказал он, — что ты несчастлива со мной.

Оля как-то странно засмеялась.

— А кто тебе сказал, что я счастлива? — И решительно добавила, вытирая рот салфеткой: — Ну подумай серьезно: можно ли говорить тут о таких вещах, как счастье?

— Почему же нет?

— Счастье — привилегия молодости. Мы слишком стары для «счастья». Для меня, скажу откровенно, мои дети важнее, чем ты и все твое счастье.

— Не надо говорить мне об этом. Я сам давно все знаю.

— Вот именно. Разве можно позволить себе быть сентиментальным после того, что случилось с Антеком?

— Это совсем другое. — Спыхала слабо пытался защищаться.

— А то, что случилось с Анджеем?..

— А что?

— Он убил. Понимаешь? Мое дитя, мой нежный Анджей… Убил. Как он мог это сделать?

— Нет никакой уверенности, что это он. — Казимеж оборонялся все более неуверенно.

— Не говори так. — Оля угрожающе нахмурила брови.

— Что с тобой, Оля? — Спыхала испугался.

— Прекрасно знаешь, что со мной. II именно потому смешно, что ты говоришь о счастье. Просто смешно.

Помолчав, она добавила:

— Я даже сказала бы — подло.

Спыхала поднял на нее очень холодный взгляд.

— Тебе не кажется, что ты употребляешь слишком громкие слова?

Олю взорвало.

— А ты слишком жестокие! — сказала она. — Разве можно говорить сейчас о какой-то жизни?.. Нормальной жизни? Ведь это не жизнь — то, через что мы сейчас бредем. Взгляни, что делается вокруг…

— Я знаю об этом лучше тебя…