Хвала и слава. Том 2

— А когда?.. — спросил он Губерта.

— Об этом после, — сказал Губерт и отвернулся от него.

Когда возвращались на станцию, Геленка с кривой усмешкой сказала:

— Что касается конспирации, то действительно… вы можете попасться в любую минуту.

— Ну конечно. Да как-то не попадаемся. — Подумав, он добавил: — Жаль было бы этих мальчиков. Совсем мелюзга.

Геленка посмотрела на Губерта, прищурясь.

— По-моему, для такой работы у тебя слишком мягкое сердце. Произнося присягу, ты плакал.

— Ну нет, я не плакал… Но… был тронут. Прежде это были пустяки. Но сегодня эта присяга — очень опасное дело. Я все думаю: не слишком ли много мы требуем от этих юнцов?

— А я думаю, — Геленка очень холодно произнесла эти слова, — что сейчас от всех нас очень много требуется. Но, видно, не слишком много, если нам так легко удается ответить на эти требования.

— Ответить? Чем?

— Некоторым только слезами, — прошипела Геленка.

Губерт помолчал немного. Потом сказал:

— Ты злишься. Но это не очень поможет.

Когда свернули к станции, их догнал Кацусь.

— Поручик Эустахий, пойдемте. Скорее, скорее. Взгляните. Скорей, а то немцы вернутся.

Кацусь пустился бегом в ту сторону, откуда они пришли. Парнишка несся что есть силы, а ее у него было много. Губерт задыхался, но бежал. Геленка отставала.

— Сюда, сюда, — звал Кацусь, вбегая в лесную просеку, соседнюю с той, где состоялась торжественная линейка.

Здесь, позади елей, стояли величественные дубы. Они были еще совсем безлистные.

— Посмотрите, поручик, — Кацусь драматическим жестом указал на что-то лежавшее на траве. — Ребята только сейчас нашли. Вот тут.

За рядом елок, под дубами, меж их мускулистых корней, лежали пять трупов. Раны были на головах и на груди, стреляли в них как попало. Вначале Губерт подумал, что это евреи. Но нет. Может быть, одна только женщина с края, рыжая, была еврейка.

— Лесничий говорит, — чеканил Кацусь, у которого хорошо работала разведка, — что их привезли утром и расстреляли. Из Гродиска, из Гродиска Мазовецкого, — уточнил он, словно кто-то в этом сомневался.

Лежал там пожилой седоватый мужчина, а по обе стороны от него — двое молодых парней. Руки у всех троих были сплетены, большие голубые глаза — открыты. Видимо, отец с двумя сыновьями. Рядом лежала, раскинув ноги, полная пожилая женщина в черном шерстяном платье, на лбу у нее зияла рана. Чуть поодаль от остальных своих товарищей по горькой доле лежала рыжая девушка. У нее одной рот был закрыт. Сапфировые глаза застыли в предсмертном ужасе.

— Не стойте так, — Кацусь потянул Геленку за рукав. — Сейчас придут немцы. Они пошли за людьми в Жулвин, чтобы закопать этих.

— Откуда ты знаешь? — спросил Губерт сдавленным голосом.

Геленка внимательно взглянула на него.

— Знаю. Сейчас явятся. Надо бежать.

— Они здесь были утром?

— Утром их расстреляли, а мы пришли после, — возбужденно объяснял Кацусь, — а теперь немцы вот-вот вернутся. Люди из Жулвина будут закапывать.

— Этот мальчик все знает, — сказала Геленка.

— Уходите же, — торопил Кацусь Геленку.

— Кто эти люди? — спросил Губерт.

— Неизвестно. Привезли из Гродиска.

Вдалеке послышался грохот телеги.

— Бежим! — крикнул Кацусь и, спрятавшись за ствол дуба в головах рыжеволосой девушки, стал знаками торопить Губерта и Геленку. Они тоже собрались бежать.

— Только не через дубняк, — кричал им Кацусь. — В лесу все видно! По ельнику, по ельнику.

Губерт и Геленка бросились к елям и, прячась за их густыми ветвями, минут через десять выбрались на брвиновскую дорогу. Станцию в Лесной Подкове они обошли. Так было безопасней.

— Ты только подумай, — сказал Губерт, — все наше празднество происходило под боком у немцев. И как это никто не дал нам знать об этом!

— Под боком у трупов, — добавила Геленка.

Что-то поразило Губерта в голосе Геленки. Он взглянул на нее. Она была бледна.

— Что с тобой? — спросил он.

— Глупый вопрос! — Геленка вдруг остановилась. — Ах, Губерт, ты, право, совсем невозможный. Твоя банальность иногда просто убийственна.

— Чего ты хочешь? — Губерт остановился рядом с ней.

— Ну как можно задавать такие вопросы! Что со мной! После всего этого…

Губерт пожал плечами.

— Ты что, никогда трупов не видала?

Геленка не двигалась с места.

— Представь себе: еще нет. Никогда!

— В сорок третьем году? Не видела ни одного трупа?

— Представь себе. Пойми. Никогда не видела убитого человека. Никогда не видела умершего человека.

— Ну и как?

— Это ужасно.

Геленка произнесла это с глубоким убеждением, ироническая улыбка совершенно исчезла с ее лица.

— Это страшно, — повторила она немного погодя, — страшно.

— Послушай…

Губерт не знал, что и сказать.

— И вы тоже убиваете?

— Немножко меньше, чем следовало бы, — улыбнулся Губерт, — но убиваем.

— Не улыбайся! — крикнула Геленка.

— Не будь истеричкой, — с раздражением сказал Губерт, схватив ее за руку. — Пошли!

Геленка вырвалась.

— Никуда я не пойду! — крикнула она.

Отошла на несколько шагов, уселась в канаве у дороги. Сорвала какую-то травинку и принялась внимательно ее рассматривать. Губерт, не двигаясь с места, с тревогой поглядывал на Геленку. Было совсем тихо.