Хвала и слава. Том 2

Ядвига появилась следом за ней и сказала:

— Панна Геленка поживет у нас несколько дней. Хорошо?

Януш без удивления посмотрел на Геленку, но ответил не сразу.

— Вот и прекрасно. У тебя, Ядя, будет общество…

Экономка явно была не в восторге от такой компании. Она согласилась взять с собой Геленку в Коморов, уступив отчаянным мольбам панны Теклы, которая внушала ей уважение и даже нечто вроде страха. Впрочем, Ядвиге не нравилась мрачная, но броская красота Геленки. Она всегда отдавала предпочтение Анджею.

Однако теперь с миролюбивым видом принесла приборы и подала запоздавший обед.

Януш, как обычно, мало разговаривал с приезжей. Он задал лишь несколько вопросов, касающихся домашних. Поймал себя на том, что хотел спросить об Антеке: забыл на минуту, что того нет в живых. Геленка, уничтожая котлетку с брюссельской капустой, осведомилась безразличным тоном:

— Дядя, а немцы к вам не заглядывают?

Никогда прежде Геленка не называла Януша дядей. А теперь начала подражать Анджею. Видно, ей для чего-то понадобилось это фиктивное родство.

Януш ответил отрицательно:

— Никогда не заглядывали.

Он привык ни о чем не спрашивать. И раньше-то он не отличался любопытством, а сейчас тем более. Геленка заняла одну из комнаток наверху и спускалась вниз или приходила, что Януша тоже почти не интересовало, только к обеду.

Присутствие Геленки за столом сначала тревожило Януша. Он не мог привыкнуть к ее красоте. Особенно сходство Геленки с Юзеком Ройским мешало ему спокойно с ней беседовать; каждое ее слово, каждая улыбка будили в нем давно забытые сны. Но и к этому он привык спустя несколько дней.

Глядя в ее ясные, с косым разрезом глаза, Януш вспоминал скорее фразу, услышанную в горах: «Ты уж никогда не будешь с ними», чем прежние времена. Разумеется, он тогда не мог быть с ними. Но, заметив, что Геленка не такая, как в те времена, веселая, гримасничающая, что она может быть ему сестрой в грусти, в разочаровании, в беде, он почувствовал к ней горячую симпатию. Она была теперь не так красива, как несколько лет назад, но стала как будто более близкой. Огромную разницу в возрасте, которая существовала между ними, как-то сгладила общая беда. Поэтому немного погодя Януш обнаружил в себе какие-то перемены.

Хотя Януш с самого начала войны, пожалуй, еще раньше, после возвращения из Испании и Рима, постоянно пребывал в какой-то прострации — состоянии духа, которое легко определить словами «ни к чему», — он все же вскоре почувствовал, что с приездом Геленки многое изменилось в Коморове. Изменилось самое главное — настроение. А если меняется настроение, то меняется и все остальное. Не ощущалось уже вялой меланхолии, которую распространял вокруг себя Януш и которой подчинялись его домашние. Что-то происходило в доме. Януш не знал, в чем причина — в красоте ли Геленки или попросту в ее молодости. Иные жизненные интересы были той новью, которую внесло в его дом присутствие девушки.

И в себе самом заметил Януш некоторую перемену. Словно бы пробуждение чего-то нового. Словно бы слабой тени надежды. А может, все это и обойдется — и с войной, и вообще со всем человечеством?

Когда они сидели втроем за обедом, Янушу достаточно было взглянуть на золотую прядь, вьющуюся надо лбом «малышки», на луч света, преломлявшийся в витках этой пряди, на отблеск осеннего дня, отраженный в ее зрачках, чтобы почувствовать эту перемену. Порой ему казалось, что нет войны, нет чудовищных зверств гитлеровцев, которые этой осенью бесчинствовали вовсю, а есть только осеннее солнце, осыпающее светлыми бликами косу девушки. Януш почти не разговаривал с Геленкой. Слишком поглощенный работами в теплицах и строительством нового крыла оранжереи, он обычно перебрасывался лишь несколькими словами с Ядвигой: отправлено ли то или это? Кто поедет в Сохачев и не надо ли ехать в Варшаву?

Но Ядвига не дала себя обмануть этим безразличием. Как-то она спросила:

— Чего ты так теряешься за столом?

Януш только пожал плечами.

— Je t’embête, oui[79]

, — мрачно произнесла Ядвига и вышла, громко хлопнув дверью.

«Только этого мне еще не хватало», — подумал Януш.

Однако вечером, за ужином, он вспомнил:

— Я видел вас когда-то в горах, на Хале Гонсеницовой.

Геленка внимательно посмотрела на него.

— Когда вы нас видели, дядя? — спросила она.

— Перед самой войной. Ты была с Анджеем и еще с каким-то чернявым пареньком…

— Это был Бронек.

— Вы шли на Кшыжне?

— Да. Анджей хотел сделать сюрприз, не говорил нам, какой вид открывается с Кшыжны…

— А это великолепный вид.

— Целая панорама.

— Вероятно, это была для вас большая неожиданность…

— Да, — как бы собираясь с мыслями, проговорила Геленка, — но, собственно, по пути туда я пережила большую…

— Какую?

Геленка вдруг оживилась. Януш никогда ее такой не видел. Сначала это его озадачило, потом он все понял. В страшные годы оккупации та экскурсия была для девушки светлым воспоминанием, единственным событием, к которому хотелось мысленно возвращаться, — та пешая прогулка с братом и его другом, который наверняка именно тогда стал ее возлюбленным.