Хвала и слава. Том 2

— Да я тут, бабушка, — закричал Антек, хотя старая Голомбекова не была глухой, — тут, недалеко. Так уж получилось.

— Родителей видел? — заохав, спросила бабка.

— Нет, не видал.

Бабка равнодушно восприняла этот ответ.

— Что творится! Ой, что творится! — вздохнула она. — Я уже ничего не понимаю. Значит, бьют нас германцы?

— Не знаю, бабушка, я в лесу стою. Вроде как бьют.

— Бегут люди из Варшавы… Франек сказывал. — И вдруг про себя, сварливо: — В Пустые Лонки, в Пустые Лонки… А чего бы, кажется, у меня не остаться? В мужицкой хате оно понадежнее. Так нет же…

Вошла Анелька.

— Вот тебе две бутылки молока. Как понесешь-то?

— Дай какую-нибудь кошелку.

— Солдат — да с кошелкой?

— Не твое дело. — И Антек с горечью добавил: — Я уж вроде и не солдат теперь.

Он пошел в гору прямо через картофельное поле, неся кошелку с двумя бутылками молока и сверкающей банкой консервов. Спотыкаясь о картофельные плети, он вдруг обернулся. Анелька стояла на шоссе перед хатой.

А кто картошку-то тебе выкопает? — насмешливо бросил он.

— Да ты, наверно, — откликнулась Анеля. — Больше-то тебе вроде и делать нечего!

— Пока вроде нечего…

Товарищи заждались его.

— Ну, где ты пропал? Мы уж подумали, что ты смылся.

— А тут моя бабка живет, — сказал Антек, ставя перед товарищами бутылки.

— Брось трепаться!

— Ей-богу!

— А может, у тебя в каждой деревне по бабке?

— Честное слово. Родная бабка, отца моего мать.

— Выходит, Голомбекова, — сказал Людвиг и откупорил бутылку.

— Пойдем-ка, что я тебе покажу, — закричал Вилек, вскочив и бросив наполовину открытую банку с консервами. — Пошли, пошли!..

И он потянул Антека вдоль закинутого на ветви телефонного провода. Метрах в пятнадцати — двадцати, не больше, провод кончался. Обрезанный конец его, болтаясь, свисал с сосновой ветви, а неподалеку лежала пустая катушка.

— Вот и стереги этот провод, малый, — сказал Вилек, и в голосе его звучала злость и насмешка. — Стой тут и жди. А позывной помнишь? Тверди позывной в свою дырку, может, кто и ответит.

— Не понимаю. Что это значит?

— А то и значит, что сбагрил нас пан поручик. Так и сидели бы здесь, пока задница к земле не прирастет. Фрицы явятся — а мы на боевом посту…

— Вот же, язви его…

— Отвоевались, значит, можно теперь и к твоей бабке наведаться, — сказал чернявый Людвик.

Но молоко все же выпили и мясо с черным зачерствевшим хлебом съели здесь, в лесу. Артиллерийская канонада приближалась, все трое хорошо ее слышали, но ни один не подал и вида, что слышит. Над лесом время от времени раздавался тяжелый гул бомбовозов, и где-то на шоссе в стороне Седльц падали бомбы. Часто-часто раздавались глухие взрывы, а потом все смолкло.

Наконец они направились к хате старой Голомбековой. Анеля встретила их равнодушно. Все четверо уселись — кто на скамейку, кто на завалинку. На юге все стихло. Самолеты улетели.

— Ну и что теперь? — спросил Антек.

Темнело; солнце уже пошло на закат.

— Отец сказал, — обратилась к нему Анелька, — что теперь всему капут.

Вилек вскипел.

— А чему капут? Чему? За неделю весь народ не перебьют.

В эту минуту они услышали глухой рокот мотора, и довольно высоко над ними появился немецкий истребитель. Заходящее солнце сверкало на его винтах и серебрило фюзеляж.

— Гляди, как спокойно летает! И никто его не трогает!

— Вот я сейчас трону, — сказал Людвик.

И, сорвав винтовку с плеча, выстрелил вверх, в сторону самолета. Хотел выстрелить еще раз, но Вилек остановил его.

— Да уймись ты, разрази тебя! Приманишь сюда их отряд.

— Будто уж они так близко!

— Да уже тут, под боком, — хмуро сказал Вилек.

Самолет, как большой жук, не торопясь полетел дальше, в ту сторону, откуда доносился монотонный, то пронзительный, то угасающий гул бомбовозов.

— Может, бабку в погреб спрятать? — спросила Анелька.

— А зачем? — засмеялся Антек. — Что ей сделается?

— Опять же если чему бывать, так и в погребе не миновать.

В этот самый момент бабка встала на пороге.

— Анелька! — сильным голосом крикнула она. — Побойся бога, девка! Ты же коров не подоила.

Анелька схватилась за голову.

— Тут мир рушится, — сказал Антек, не вставая с лавки, — а ты, бабушка, хочешь, чтобы люди о коровах помнили.

— Рушится не рушится, а как же можно корову не подоить?

Анелька уже бежала с подойником в хлев.

— И не покормила, поди, — упрекнула бабка.

— Кабы не покормила, так ревели бы.

— Бедная скотина, — вздохнула бабка, потом окинула взглядом трех сидящих солдат и довольно сурово осведомилась: — А вы чего тут пристроились?

— Бросили нас, вот и не знаем, что делать, — сказал Людвик.

Бабка подошла поближе.

— Сидите? А я-то думала, уж коли война, так война…

— Так ведь раз на раз, бабушка, не приходится. Война — она не похожа на то, как ее расписывают! Одно — что людей убивают.

— Бьют по этим шоссейкам, как по муравейникам, — с ужасом в голосе сказал чернявый Лютек.

— А где тут город поблизости, бабка? — спросил силезец.

— А где ему быть? Тут городов близко нету. В Седльцы можно податься. И речки тут нет. В Бартодзеях хоть Пилица была…

— А на что нам речка, бабушка? — засмеялся Антек. — Все равно ж купаться не будем, немчура не даст.