Ким

-- Я боялся, потому что мой отец боялся. Я чувствовал, как у него руки дрожат.

-- О цыплячья душа,-- сказал Ким, и даже пристыженный джат рассмеялся.-- Я исцелил этого несчастного купца. Он должен забыть о своих барышах и счетных книгах и сидеть при дороге три ночи, чтобы победить злобу своих врагов. Звезды против него.

-- Чем меньше ростовщиков, тем лучше, говорю я, но, садху он или не садху, пусть он заплатит за мою ткань, которая лежит у него на плечах.

-- Вот как? А у тебя на плечах лежит твой ребенок, которому меньше двух дней назад грозил гхат сожжения. Остается еще одно. Я совершил свое колдовство в твоем присутствии, потому что нужда в этом была велика. Я изменил его вид и его душу. Тем не менее если ты, о джаланхарец, когда-нибудь вспомнишь о том, что видел, вспомнишь, сидя под сельским деревом среди стариков или в своем собственном доме, или в обществе твоего жреца, когда он благословлет твой скот, тогда чума кинется на буйволов твоих, и огонь на солому крыш твоих, и крысы в закрома твои, и проклятия богов наших на поля твои, и они останутся бесплодными у ног твоих после пахоты твоей!-- Эта речь была отрывком древнего проклятия, позаимствованного у одного факира, сидевшего близ Таксалийских ворот, когда Ким был совсем ребенком. Оно ничего не потеряло от повторения.

-- Перестань, святой человек! Будь милостив, перестань!-вскричал джат.-- Не проклинай хозяйства! Я ничего не видел. Я ничего не слышал! Я -- твоя корова!-- и он сделал движение, чтобы схватить голые ноги Кима, ритмично стучавшие по вагонному полу.

-- Но раз тебе позволено было помочь мне щепоткой муки, горсточкой опиума и подобными мелочами, которые я почтил, употребив их для моего искусства, боги вознаградят тебя благословением,-- и он, к великому облегчению джата, прочел пространное благословение.

Оно было одно из тех, которым Ким выучился у Ларгана-сахиба.

Лама смотрел сквозь очки более пристально, чем раньше глядел на переодеванье.

-- Друг Звезд,-- сказал он, наконец.-- Ты достиг великой мудрости. Берегись, как бы она не породила тщеславие. Ни один человек, познавший Закон, не судит поспешно о вещах, которые он видел или встречал.

-- Нет... нет... конечно, нет!-- воскликнул крестьянин, боясь, как бы учитель не перещеголял ученика.

Е.23-й, не стесняясь, предался опиуму, который заменяет истощенному азиату мясо, табак и лекарства.

Так в молчании, исполненном благоговейного страха и взаимного непонимания, они приехали в Дели в час, когда зажигаются фонари.

ГЛАВА XII

Влекут ли тебя моря -

видение водной

лазури?

Подъем, .замиранье,

паденье валов,

взбудораженных бурей?

Пред штормом растущая

зыбь, что огромна,

сера и беспенна?

Экватора штиль или

волн ураганом

подъятые стены?

Моря, что меняют свой

лик,-- моря, что

всегда неизменны,

Моря, что так дороги

нам?

Так вот, именно так,

так вот, именно так

горца влечет к горам!

Море и горы

-- Я вновь обрел покой в своем се-рдце,-- сказал Е.23-й, убедившись, что шум на платформе заглушает его слова.-- От страха и голода люди дуреют, а то я и сам придумал бы такой путь к спасению. Я был прав... Вот пришли охотитгься за мной. Ты спас меня.

Группа пенджабских полицейских в желтых штанах под предводительством разгоряченного и вспотевшего молодого англичанина раздвигала толпу у вагонов. За ними, незаметный, как кошка, крался маленький толстый человек, похожий на агента, служащего у адвоката.

-- Смотри, молодой сахиб читает бумагу. У него в руках описание моей наружности,-- сказал Е.234-й.-- Они ходят из вагона в вагон как рыбаки с бреднем по пруду.

Когда полицейские вошли в их отделение, Е.23-й перебирал четки, непрестанно дергая кистью руки, а Ким издевался над ним за то, что он одурманен опиумом и повторял свои щипцы для угля -- неотъемлемую принадлежность каждого садху. Лама, погруженный в созерцание, смотрел прямо перед собой, а крестьянин, украдкой поглядывая на окружающих, собирал свое добро.

-- Никого тут нет, только кучка святош,-- громко сказал англичанин и прошел дальше, сопровождаемый беспокойным говором, ибо во всей Индии появление туземной полиции грозит вымогательством.

-- Теперь самое трудное,-- зашептгал Е.23-й,-- отправить телеграмму насчет места, где я спрятал письмо, за которым меня послали. Мне нельзя идти в тар-контору в таком наряде.

-- Разве мало, что я спас тебе жизнь?

-- Да, если дело останется незакониченным. Неужели целитель больных жемчужин иначе тебя наставлял? А вот и другой сахиб! Ах!

Это был высокий желтовато-бледный окружной полицейский инспектор в полной форме -- с поясом, шлемом и шпорами; он гордо выступал, покручивая темные усы.

-- Что за дураки эти полицейские сахибы!-- добродушно промолвил Ким. Е.23-й взглянул исподлобья.

-- Хорошо сказано,-- пробормотал он изменившимся голосом.--Пойду напиться воды. Посторожи мое место.

Он выскочил из вагона и тут же попал чуть ли не в самые объятия англичанина, который выругал его на плохом урду.

--Тум мат (ты пьян)? Нечего тут толкаться, приятель; Делийский вокзал не для тебя одного.