Кимейский певец

Пока он спал, мало сновидений посетило его, и были они ни причудливей, ни прекрасней сходивших на него ежедневно. В сновидениях являлись ему образы людей и животных. Он узнавал в них тех земнородных, которые жили когда-то на этой цветущей земле, и, утратив сияние дня, покоились под могильным холмом; он приходил к убеждению, что души умерших носятся в воздухе; но нет у них силы, и тщетной тени подобны; сны же научили его, что есть тени и зверей и растений, видимых во сне. Он был уверен, что мертвые, бродя по Аиду, сами создают свой образ, потому что некому другому этого сделать, кроме кого-нибудь из тех богов, которые тешатся обманом слабых людских разумений. Но, не будучи гадателем, он не умел различать правдивые сны от обманных и, утомясь исканием разгадки смутных видений ночи, он сомкнутыми веками равнодушно следил, как они проходят мимо.

Проснувшись, он увидел, что кимейские дети, которым он преподавал музыку, и поэзию, так же, как ему преподавал их его отец, почтительно выстроились перед ним. Среди них были и оба сына его невестки. Некоторые из детей были слепы, потому что в певцы предпочтительно определяли тех, кто за отсутствием зрения не был способен ни к полевым работам, ни к следованию за героями в войнах.

В руках они держали те приношения, которыми оплачивали уроки певца: плоды, сыр, медовые соты, овечье руно, и ждали одобрения учителя своим дарам, чтобы возложить их на домашний алтарь.

Поднявшись, Старец взял лиру, висевшую на одной из балок палаты, и ласково сказал:

— Дети, справедливо, чтобы богатые приносили больший дар, а бедные дарили меньший. Отец наш, Зевс, не поровну разделил богатство людям. Но он наказал бы то дитя, которое похитило бы дань, надлежащую божественному певцу.

Старательная Меланфо пришла убрать приношения с алтаря. А Старец настроил лиру и принялся разучивать песню с детьми, усевшимися вокруг него на земле, подобрав под себя ноги.

— Послушайте, — сказал он им, — про единоборство Патрокла и Сарпедона. Это прекрасная песня.

И он запел. Он с силой модулировал звуки, прилагая ко всем стихам один и тот же ритм, и тот же размер, а чтобы голос его не слабел, он через ровные промежутки времени поддерживал его звуком своей трехструнной лиры. Раньше чем сделать необходимую остановку, он делал сильный возглас, сопровождаемый резким колебанием струн.

Пропев число стихов, равное дважды числу пальцев его рук, он заставлял детей повторять эти строки, а они все хором выкрикивали их пронзительными голосами, подыгрывая, по примеру учителя, на маленьких лирах, которые они сами смастерили из дерева и которые не издавали ни малейшего звука.

Старец терпеливо повторял одни и те же стихи, пока маленькие певцы не запомнили их в точности. Он хвалил внимательных детей, но тех, кому недоставало памяти или разумения, бил деревянными рогами своей лиры, и они отходили и плакали, прислонясь к одному из столбов палаты. Он показывал пение на примере, но не давал объяснений, так как считал, что все, касающееся поэзии, давным-давно установлено и не подлежит людскому суждению. Единственные советы, которые он им давал, касались благоприличия.

Он говорил им:

— Честь воздавайте царям и героям, которые выше всех прочих людей. Именуйте героев именем их и по отчеству, чтобы имена их не забылись. Когда вам придется сидеть на собрании, спускайте одежду свою до колен, и пусть вид ваш обличает изящество и скромность.

И еще говорил им:

— Не плюйте в реки — реки святы. Ничего не меняйте — по недостатку ли памяти, или по личной причуде — в тех песнях, которым я вас здесь научил. А если один из царей спросит вас: «Песня твоя хороша. Кто тебя научил ей?» Так отвечайте ему: «Воспринял ее от кимейского Старца, он же принял от отца своего, а тому, вероятно, внушил ее бог, вдохновляя».

От бычьего окорока у него осталось еще несколько отличных кусков. Съев один из этих кусков перед очагом и расколов кости медным топориком, чтобы вынуть из них мозг, питаться которым во всем даме он один был достоин, он разделил остальное женщинам и детям долями на два дня.