Киндер-сюрприз с героином

— А где Виталик? Сын? — обратилась я к Марье Сергеевне, нарушив тихую беседу «открытых сердец» и «закрытых дверей», как я называла про себя соседей. Вполне возможно, они могли бы еще спасти истекающего кровью Павла Андреевича. Впрочем, зря я предаюсь иллюзиям — стрелял профессионал, пуля попала прямо в сердце.

— Виталий? Уехал. Ему позвонил кто-то, — отозвалась Марья Сергеевна.

— Кто позвонил? Быстро говорите! — приказала я ошарашенным женщинам. — Кто-нибудь хоть что-то слышал?

— Вроде бы женщина какая-то, — встряла бабуля с хитрой, прищуренной физиономией, из тех, кто обожает подслушивать чужие разговоры, подсматривать в замочные скважины, принимать живое участие в соседских радостях и особенно несчастьях, то есть умеет развлекаться на свой лад. — Нерусская женщина.

— Как это нерусская? Почему? — удивилась я невольно. — Он что, на иностранном языке, что ли, говорил?

— Да нет, по-ненашенски я бы ни слова не разобрала. Нормально говорили. Только называл ее как-то чудно, не по-русски… Потом сказал, что срочно едет, сорвался с места как бешеный…

— Люсьен? — подсказала я бабушке, которая явно не нуждалась пока в слуховом аппарате.

— Вот-вот, Люсьен. Наверное, француженка…

— Шехерезада, — сказала я тихо. — А мне что-то передавал?

— Да какое там! Рванул так, что чуть дверь не высадил. Отец в морге, а он вон чего…

— Перестаньте, Евдокия Ивановна, зачем говорите, чего сами не знаете, — мягко вступила в разговор Марья Сергеевна. — А вы, девушка, меня тогда о чем-то спросить хотели? Вы уж простите — я просто как провалилась, ничего не помню…

— Хорошо, сейчас самое время поговорить. Только пройдемте в другую комнату, в кабинет Павла Андреевича, чтоб никто не помешал…

Но как только мы закрыли дверь в комнату учителя, где я кивком головы разрешила Толику продолжать свои печальные изыскания-воспоминания, надеясь, что он при случае может помочь в беседе, как на пороге появилась Тамара.

— Вспомнила! Я вспомнила! — закричала она, взрывая своим резким голосом тяжелую, давящую тишину квартиры — верную спутницу беды.

— Чего тебе? Что вспомнила? — не поняла я ее странной в этих стенах радости.

— Фамилию того мужика, в сауне — Мих-Миха… Мне полковник на кухне про свой огород начал рассказывать, а я вспомнила, что того так и звали — Семечка! Михаил Михайлович Семечка — сам большой, а такая фамилия…

— Да это же босс в Тарасове известный. В его руках все поставки лекарств, он в этом деле полную монополию имеет, — отозвался из своего угла Томилин.

— Да я знаю. А интересная вдруг получается конфигурация из трех медведей, — вспомнила я детскую сказку. Ну вот, опять троица , еще одна тройка … — Спасибо, Тамара. Ты пока иди, постарайся еще что-нибудь вспомнить, пока мы тут поговорим… Потолкуй еще с полковником, тебе это на пользу идет…

— С чернобыльцем! — гордо сказала Тамара, как будто уже имела к событиям в Чернобыле личное отношение.

Мощную энергию всепроникающего воздействия накопил в себе седовласый полковник в отставке! Пробудил в женщине глубины подсознания!

— Вы меня о чем-то спросить хотели? — осторожно напомнила ни слова не понявшая из нашего странного разговора Марья Сергеевна Федотова. — Тогда вот… Забыли?

— Да я все помню! — ответила я, мгновенно отматывая пленку памяти на несколько часов назад. Слава Всевышнему, она хоть пока у меня не заедает, крутится в подстриженной по последней моде голове без сбоев. — Так что это за звонок у вас сегодня странный был? Про какое-то собрание…

— Ну да, Мухомор, то есть, извините — Мухин Василий Александрович, один активист из «Открытого сердца», он бывший начальник партийный из обкома, позвонил и сказал, что для общей пользы надо срочно еще одну фигуру в правление фонда ввести. Он вроде бы уговорил одну важную птицу. И лучше, говорит, побыстрее, хотя бы на бумаге пока оформить, чтоб он не передумал, обещал сам протокол принести. Вот тут меня и сомнение сразу взяло.

— Почему? — удивилась я, не видя пока в плавном, певучем рассказе Марьи Сергеевны никаких острых камешков.

— Как это — почему? Обычно все нужные бумаги Павел Андреевич сам писал, он к этому делу серьезно подходил. Раньше и Матвей Егорович иногда писал, пока не преставился сердечный, царство ему небесное. Изредка Павлу Андреевичу полковник помогал, но ведь не Мухомор же? Мне сразу его голос не понравился.

— А вы-то при чем? Тоже, что ли, писали? — с трудом врубалась я в широкомасштабную стариковскую канцелярию.

— Да нет же. Я только переписывала. Оформляла красиво. Я ведь раньше чертежницей была, умею шрифтами разными. А Павел Андреевич такой человек был, что во всем любил красоту и порядок… Я одна знала, как правильно протоколы оформить, чтобы по-правильному…