Кирза и лира

Запомнить на память весь большой и сложный репертуар оркестра вначале было очень нелегко. Казалось бы, что мне, баянисту, почти свободно читающему с нотного листа, выучить однострочную партию каких-то тарелок. Конечно, ерунда, конечно, запросто! Да, говорите вы? Ну, ну! И я тоже так вначале думал, пока не открыл нотную тетрадь. А там — епись её ети! — китайская грамота! Попробуйте, не зная всего произведения, запомнить мелодию, обращаю ваше внимание — мелодию! — партии тарелок в партитуре из сплошных: тсс! тсс! тсс! тсс!.. (так вот тридцать два или шестьдесят четыре такта шлепанья), тсс! тсс!.. Потом два такта: тсс! тсс! тсс! тсс! пш-ш, цыт! пш-ш, цыт! Затем, опять: тсс! тсс! тсс! пш-ш, цыт! пш-ш, цыт! и снова тридцать два такта: тсс! тсс!.. и так далее! А всего в репертуаре оркестра двадцать пять— тридцать произведений.

За полдня, так намашешься этими красивыми, блестящими медными тарелками, глаза от удивления становятся такими же круглыми, как и сами тарелки. Спина, плечи, руки болят и вся грудь в синяках. Почему грудь в синяках? О, это знают только музыканты-тарелочники, и это наш профессиональный военный секрет. Секрет! Нет-нет, я сказал секрет, и не просите!.. В конце концов, я же в армии служу, ни где-нибудь. Должен же у меня быть хотя бы один военный секрет или нет? Конечно, должен. Вот я и говорю, граждане-обыватели, завидуйте: это и есть моя настоящая военная тайна!

На освоение всего репертуара у меня ушло ни много, ни мало, всего каких-нибудь полгода, пока я, наконец, смог вот так вот свободно и (почти!) без ошибок играть в военном оркестре, куда бы его потом не заносила воля командования и коменданта военного гарнизона. Уже достойно и на память знал не только свои партии, но и партии большого и малого барабанов, вот! Нет, я не вундеркинд. Здесь всё просто — эти три инструмента всегда работают в одной связке. Да и сами марши я уже знал наизусть — такую-то красоту, да не запомнить!

Своим упорным трудом и правильным шлепаньем, добился-таки я достойного места своим тарелкам между буханьем большого барабана и дробной сухой россыпи малого.

Кр-расота-а, братцы-товарищи!

Военный оркестр, потому что… Военный!!

28. Святая святых. Да это ж оркестровка!

Военный оркестр в полку располагал двумя большими специальными рабочими комнатами. Одна из них — каптерка-канцелярия. Просторная комната с двумя, по боковым стенам широкими стеллажами. В одном из них, за глухой зеленой шторой-портьерой, на полках, хранились музыкальные духовые инструменты и складные пюпитры. Там, в тёмной, тихой и спокойной глубине стеллажа, часто, в основном после ухода домой дирижера и старшины оркестра, спокойно «гасились», в смысле спали, старослужащие музыканты-срочники и некоторые из сверхсрочников-музыкантов. Те из них, кто по тем или иным причинам плохо ночью спал, или совсем не довелось, не был дома. Ну, например, на внеочередной «тревоге» был, или срочной какой «рыбалке»!

С другой стороны комнаты, тоже в стеллаже, тоже за зеленой портьерой, висела наша начищенная парадная форма и всякая разная ансамблевая и концертная амуниция, включая противогазы, портупеи и разную сменную обувь сверхсрочников, включая их дежурные носки.

В каптерке — это неофициальное название канцелярии оркестра, находились еще два больших тяжелых шкафа очень древнего возраста со стеклянными дверцами. Шкафы были доверху набиты нотной литературой настолько, что задние стенки их постоянно выдавливались, местами отрывались, и часть нужной (вот чёрт, ну где же она, понимаешь?) музыкальной литературы неожиданным образом с полок куда-то исчезала. По требованию старшины, мы, срочники, подняв пыль, переворачивали вверх дном всю каптерку (ну куда же она…), неожиданно находили пропажу за шкафами. Энергично руководимые старшиной оркестра и частью сверхсрочников, очень хорошо понимающих толк в руководстве любыми видами работ, мы, срочники, тужась и кряхтя, отодвигали шкафы и доставали эту злосчастную бумажку или нотный сборничек. Затем уж, восстанавливали общий порядок в канцелярии — но не в шкафу. Шкафы с нотной литературой — «не моги!» — это хозяйство и богатство концертмейстера оркестра, старшины Харченко. Никто, кроме него, не знал, где и что там лежит, и, главное, саму систему, по которой нужно было искать ту или иную партитуру в этом нотном хранилище. Производственный беспорядок в шкафах, от разного постороннего любопытного глаза вышестоящего проверяющего начальства, скрывали закрашенные белой краской стекла с внутренней их стороны, и маленькие надежные навесные замочки, свободно открывающиеся любым подвернувшимся гвоздиком.