Кирза и лира

— Та-ак!.. Лима-анский! — Перебивая доклад, радушно разведя руки в стороны, улыбается ротный. — Ты, дорогой наш, пач-чему не в строю? — любезно вопрошает, как бабушка за столом любимого внука за случайно не вымытые руки.

Вся рота, не поддавшись дружескому тону, наблюдает встречу крокодила — на его территории — с зазевавшейся на водопое сухопутной добычей. Кабанчиком, например, на которого и похож сейчас взъерошенный ефрейтор Лиманский. Хоть и осоловело, но невольно все улыбаются… Что-то будет!

— Так я это… приказ же командира полка же выполняю, товарищ стар-шлант. — Чуть обиженно, с легким волнением, пытаясь сохранять личное как бы достоинство, но с вызовом, почти убедительным тоном сообщает писарь.

— Какой еще такой приказ… же?.. — продолжает придуриваться командир уже понимая, что у Лиманского снова приготовлена железная отмазка. Но безнаказанно, просто так пропустить нарушение ему, командиру, никак нельзя, «люди» командира не поймут. «Народ» же-ж не поймет, па-аешь.

— К утру готовлю сводные ведомости на подпись… — уже назидательно, как ребенку, сообщает писарь, и подчёркивает. — Командиру полка.

— Ах, к утру-у… — вроде не замечая, на кого он руку поднимает, иронизирует ротный.

— Вы это о чем, та-ащ стар-шлант? — обижается писарь.

— Ни о чё-ом! Что ты в погоны вшил, а? — Находит-таки серьезный повод для разноса командир. — Что это такое у тебя, я спрашиваю, а? — тычет пальцем в аккуратненькие, с едва заметным отклонением от уставных, погончики ефрейтора. — Зайдешь ко мне в канцелярию, после отбоя, вот о чём. Понятно?

— Так точно! — ефрейтор злыми глазами смотрит на ротного, просто ест его.

— Встать в строй! — Не глядя на «наглеца», грозно отмахивается ротный, понимая, с Лиманским у него прокол, выстрел в молоко.

Писарь обиженно надувает губы и с недовольным видом, показательно вразвалку, встает в строй. На его лице четко написан приговор ротному: «Хорошо-хорошо, я встану. Но завтра ты за меня будешь отвечать… Будешь, будешь! Как миленький. Вот тогда и посмотрим, кто кого на култышку натянул».

Он служит уже второй год, мы знаем, причем, не где-нибудь, а в штабе полка, и некоторые его вольности, в плане нарушения режима дня, например, или щеголеватости в форме одежды, он это знает, ему все равно простят. Такое уже было, и не один раз… Все, да и ротный хорошо это знают.

«Ну хотя бы видимость абсолютной беспристрастности и своеобразной справедливости командир соблюсти же должен, да? — это мой внутренний голос разговаривает со мной, пока ротный голосовые связки перед строем разминает. — Должен! — сам с собой соглашаюсь. — Если ротный не наорет, кто ж его тогда боятся и уважать будет, а? Да никто. А как же тогда командовать? А никак! Так, что ж тогда в армии будет? А ни хрена тогда в армии не будет… бардак будет, вот что! О-о, а вот это уже плохо! Этого допустить нельзя. Конечно нельзя. — Соглашаюсь. — То-то! Пусть себе орёт, пусть придирается ротный, если ему надо… Да пусть, кто ему мешает орать-то?! Никто! Ну вот!..»

К этому мы уже привыкли, мы понимаем. Армия — это такая большая-большая игра… для наших командиров. А мы — маленькие-маленькие такие оловянные солдатики… для них. Да так мно-ого нас, тут, це-елое войско! Двигай туда-сюда фигурки на доске, воюй, па-аешь!..

Вот и смотрим на нашего ротного как бы со стороны: да пусть себе пузырится, всё равно впереди «отбой». Понимающе переглядываемся в строю.

Таким вот образом — по разным мелким поводам — мы стоим уже около часа. Из глубины спального помещения опять слышится тот же недовольный и капризный голос:

— Ну, това-арищ старший лейтенант! Ну отбо-ой же, пора же спать!

Ага, это нашим дембелям яркий свет под потолком мешает.

— Ты еще не уснул, Егоров? А говорил, спать хочешь? — по-бабьи хихикает ротный, иронизирует так.

— Тут уснешь с вами. — Несколько дембельских недовольных голосов вразнобой, громко подхватывают, ворчат со своих коек. — Пробежались бы лучше что ли, чем людям мешать спать!..

Вот засранцы, сами уже в койках, а нас подъёб…

— Ох, ох! Ты посмотри, какие они нежные, уснуть они не могут, понимаешь… — И, приняв какое-то решение, резко поворачивается к строю, зычно горланит. — Р-рота-а, сми-ир-рна! — Подтянувшись, строй немо замирает. Неужели, гадство, бежать придется, написано на лицах. — Та-ак, — наслаждается ротный командир произведенным эффектом. — Второй го-од… отбой! — резко, как из ружья, выпуливает команду, и с преувеличенным вниманием смотрит на свои наручные часы. — Та-ак, та-ак… Время идёт… Идёт!