Кирза и лира

Не заметно для себя и прошел я почти до тех самых трамвайных путей, но по другой, естественно, от комендатуры стороне, по правой. В обозримой перспективе опасных объектов или мало, вижу, или их вообще нет. Впереди только два солдата срочника, со скучающими лицами, отдыхают возле почти метрового стриженого забора из зеленой живой кустарниковой изгороди, изящно отделяющего тротуар с обеих его сторон. Иду и размышляю: отдавать им честь или нет? У себя в полку мы этого обычно не делаем. По крайней мере, если не на занятиях или когда рядом не присутствуют офицеры. В других случаях — срочник — срочнику — никогда. Редко когда уж, если забудешься в запале, либо в какой будничной армейской горячке… Да и они, вроде, вижу не намерены замечать меня, чуть отвернулись и разговаривают. Поступают именно так, как и наши срочники обычно. Прохожу мимо, почти уже прошел, а краем глаза всё время держу их под контролем. И какое-то шестое чувство сработало, подсказало — рука отмахнула к фуражке. Тоже сама! Одновременно с этим из-под кустов, которые метр высотой, выскакивает — как поплавок из-под воды, — чпок, вот он я! — фигура офицера, который тот самый, с повязкой. Опять патруль! «Засада!» — вихрем проносится в мозгу тревога. А уже поздно, рядом, ни одного подъезда, не говоря уж о спасительной какой подворотни. Попался. Капитан — тот же самый! — ухмыляясь выбирается из кустов, будто там, на горшке сидел, подтягивает нарукавную повязку, поправляет портупею.

— Ко мне, товарищ солдат!

Я обескуражен такой подлостью — ловить срочников сидя в засаде, причём, на живца, — это не по-мужски, это нечестно, это недостойно офицера, это… Подло! Ну, гад, падла!

— А-а! Это опять вы, товарищ солдат! А почему вы здесь? Я же вам кажется увольнение прекратил, Пронин… Почему вы не выполнили распоряжение, а?

— Я выполнил.

— Вашу увольнительную.

Отдаю свой документ.

— Та-ак. — Рассматривает бланк. — У вас что, десяток таких? — прищурившись, спрашивает.

— Никак нет. Это новая.

— Да? — недоверчиво вертит бумажку, опять раздумывает. — А почему Устав нарушаете, товарищ солдат, почему плохо честь отдаете?

— Никак нет, это не я — это они не отдали честь.

— Да?

— Так точно!

— А почему у вас пуговицы плохо почищены, а?

— Где?.. — Смотрю на свои, сияющие на солнце пуговицы…

— Не хорошо, товарищ солдат, не порядок! Я вынужден прекратить ваше увольнение. — Чиркает в моей увольнительной свои закорючки. — Кр-ру-у-гом! В часть, шаго-ом, марш!

Топаю в часть, молча глотаю слезы. Иду, никого вокруг себя не вижу: ни военных, ни гражданских. «А пошли они на хрен, все эти увольнения, — твердо решаю про себя. — Чтоб ещё так позориться! При всех!.. Никогда… Никогда больше не пойду!»

Вообще не заметил, как вернулся в часть.

— Товарищ капитан, рядовой Пронин из увольнения прибыл… с замечанием.

— Что? Опять! Какое замечание? Ты что! Где? — Дежурный по полку внимательно вглядывается в мою увольнительную. — Тут только написано, что прекращено, и время проставлено. Где замечание, не вижу?

— Он так сказал.

— Как он сказал?

— Что пуговицы не блестят.

— У кого?

— У меня.

— Где не блестят? — Дежурный офицер вглядывается в мои начищенные пуговицы…

— Не знаю.

— И я не знаю. И не вижу. Кто-то его, чем-то, Пронин, наверное там достал… А? Как думаешь? — Видя, что я ничего не думаю, а сейчас заплачу от обиды, успокаивает. — Ладно, ладно… — в раздумье крутит перед своими глазами мою увольнительную. — Иди, Пронин, в роту, отдыхай. Нагулялся наверное уже, поди, а? Или еще пойдешь?

Дежурный наряд, присутствовавший при этом, весело смеется.

— Ладно, ладно, иди, Пронин, не расстраивайся. Бывает!

— Пронин! Что такое? Опять? Не может быть! — всплескивает руками старшина, поднимаясь из-за стола.

— Он в засаде сидел!

— Как в засаде? — старшина садится. — Кто?

— Капитан в кустах спрятался, а солдаты повязки сняли, ну и…

— И что?.. Наверное, честь не отдал, да? — горестно складывает руки старшина.

— Нет, всё как положено… Он сказал, что пуговицы не блестят.

— Как не блестят? Блестят. Я сам проверял. Все блестят!

— А он говорит, что нет.

— Вот, бл… — старшина спотыкается на сочетании этих на первый взгляд безобидных букв, и носом выдыхает. — Не мог его обойти, что-ли? — он раздосадован. Так ведь и я тоже раздосадован. Ещё как!..

— Да вот, в засаду попал… — я расстроен от подлого, немужского поступка патрульного наряда. Это подло! Подло!..

— В засаду, в засаду… Ладно, переодевайся, давай, — успокаивает меня старшина. — Ничего-ничего, за одного битого — двух не битых дают. Знаешь?

Согласно киваю головой, — слыхал.

47. Презент

В роте обычный шум, гам, трам и тарарам.

В принципе ничего особенного, мы всегда так готовимся к любому построению, а уж к вечерней проверки тем более. Скоро отбой. Народ бесится, радуется отбою, стоит на ушах, энергию перед сном сбрасывает. В разных местах, кто — где, пацаны-солдаты, небольшими группками, гоняются друг за другом, скачут как козлы, шутливо мутузят друг друга, истерически вопят. Тут и там, устраивают гонки по казарме за вырвавшейся из плена шустрой добычей…