Кирза и лира

— Торопился он… Ишь ты, торопливый какой! Передайте вашему дирижеру, товарищ младший сержант, что я, полковник Синицын, наказал вас сегодня двумя часами строевой подготовки. Вам ясно?

— Так точно! Передать дирижеру — два часа строевой подготовки, полковник Синицын.

— Пусть обязательно лично доложит об исполнении. Вы меня поняли?

— Так точно. Разрешите идти?

— Идите. И больше не нарушайте, понимаешь.

— Есть не нарушать! — как образцово показательная машина продолжаю чеканить. Как положено поворачиваюсь, чётко приставляю ногу и три шага рублю строевой. Потом не выдерживаю, полковник точно уже не видит, опять подхватываюсь в галоп. Прогрохотав по ступенькам, вхожу на КПП.

— Разрешите, товарищ майор. Млад-сержант-Пронин.

Дежурный офицер, оторвав глаза от какой-то книги коротко глянул на меня, на мой внешний вид, утвердительно буркнул:

— Там… — кивает на дверь комнаты свиданий. — К тебе… Только не долго. И смотри там… — грозит пальцем.

Машу рукой к пилотке — есть, смотреть там, и с замеревшим сердцем открываю дверь.

Светлана!..

Светлана бросилась мне на шею сразу, я ещё дверь за собой не прикрыл. Её руки обвились вокруг моей шеи. Её губы, целуя моё лицо: нос, глаза, губы, непрерывно шептали — как я соскучилась! Как я соскучилась! Как я скучала! Как я ждала!..

— Паша… Пашенька. Мой Пашенька!

Чувствуя в своих руках её тело, горячие руки и губы, я мгновенно и напрочь забываю о своей обиде, муках, переживаниях.

— Да, да!.. Я тоже… соскучился, я тоже сильно-сильно… тебя ждал!

Чувствую мягкую, покорную податливость её тела. Я просто слепну, я теряю рассудок от новизны и силы ощущений, от нахлынувших чувств. Меня сводит с ума её голос, тонкий запах духов, и её нежность. Целую её шею, нежный изгиб, переходящий в ложбинку груди, плечи, снова губы, глаза…

— Светланка! А-а-а! — рычу не в силах удержаться.

Светлана обвисает в моих руках, запрокидывает голову, её волосы широко и свободно рассыпаются. Они приятно пахнут и нежно щекочут. Её спина вдруг резко напрягается, я неожиданно остро чувствую крутую впадину низа ее живота…

— О-о!

Взяв моё лицо в свои ладони, нос к носу, она смотрит мне в глаза напряженным взглядом глубоко-глубоко, прямо в меня, и долго, долго потом целует в губы своими пухлыми и нежными губами. Я чувствую её упругий и требовательный язык.

— А-а-а! — на вдохе вдруг шепчет Светлана, запрокидывая назад голову. Короткая дрожь сотрясает её тело, приятным и тяжелым вихрем чувств мгновенно отозвавшись глубоко во мне…

— Пашенька, милый! — ловлю её еле слышное. Голова её расслабленно опускается на моё плечо. — Как я скучала!

От всего этого фейерверка эмоций я совсем на пределе. Я уже не могу сдержаться — моё естество и моя психика не могут выдержать такие перегрузки. Это невозможно… это выше передела допустимого… это… Такая нежная… желанная… она рядом, она… Мощная и сладостная вспышка где-то глубоко во мне, во всем теле, внизу живота — трах-тарарах, находит выход переполнившей энергии. О-ох! — душу в себе рвущийся стон.

Не удержал, не смог — в паху стало мокро и неприятно. «Стыду-уха!» — проносится в голове, и я непроизвольно отстраняюсь от девушки. Светлана видимо почувствовала моё состояние и кажется всё поняла. Её глаза искрятся счастьем и пониманием. Она, мягко улыбаясь, нежно гладит меня по щеке и с виноватой улыбкой шепчет:

— Прости меня, Пашенька! Прости, глупую. Я так больше не буду делать. Ладно? Я не хотела так. Мне самой… трудно.

— Да… л-ладно, — отвожу взгляд.

— Мне так хорошо с тобой, Пашенька, если б ты знал!

— Мне тоже… очень хорошо! Ты здорово выглядишь. — Лепечу я.

— Ой, Пашенька, для тебя я хочу выглядеть в сто раз лучше. — Тянет меня за собой. — Иди сюда.

Только сейчас замечаю, что мы так и стоим у двери.

В маленькой комнате «для свиданий» — старый журнальный столик с облезлым лаком и обожженными полукружьями от чифирных кружек. Два продавленных кресла интеллигентного в прошлом вида. Односпальный топчан, обтянутый чёрным, местами истертым дерматином. На столике графин с желтого цвета водой, рядом белесый, давно немытый стакан. На подоконнике цветочный горшок с засохшим некогда цветком, и грязная столовская алюминиевая миска — теперь, в худшие, надо полагать, свои времена, выполняющая роль неряшливой пепельницы. В воздухе стойкий горький и затхлый запах плохих папирос, пыли, влаги и сапожного крема. Серый с зеленым окрас стен, тёмно-коричневый зашарканный пол. Под потолком, над серединой комнаты, пыльная трёхрожковая инвалидка люстра, с разноразмерными лампочками без плафонов.

Грустно всё, уныло, запущено.

«Свиданную» эстетику дополняет наружная электророзетка с треснутым корпусом и двухкнопочный выключатель. Комната свиданий, одним словом.