Боль пришла не сразу. Сначала я даже попытался подняться, но сил хватило лишь на то, чтобы ползком выбраться из лужи и сесть на бордюр. Шлем с меня слетел в какой-то момент – но голова была вроде цела, лишь сильно гудело в ушах. А вот левая рука висела и не слушалась, наливаясь болью. Порванный рукав набрякал темным, с пальцев текло, по луже змеились разводы… Вокруг мигом образовалась толпа – и даже хлынувший снова дождь не разогнал ее, в глазах рябило от разноцветных зонтиков, ярких дождевиков, одинаковых пятен лиц – с каким-то непонятным равнодушным любопытством меня разглядывало несколько десятков человек. Появился водила – прихрамывая, подошел и принялся о чем-то спрашивать, но быстро потерял ко мне интерес, переключившись на полемику с толпой. Гомон поднялся несусветный – громче всех кричал пожилой дядька в угвазданном дождевике, виновник аварии, влетевший на полном ходу в наш мотоцикл на своем электровелосипеде. Дядька тыкал пальцем в сторону моего водилы, поворачивался к толпе, ища поддержки. Водила гневно раздувал ноздри и взывал к народу в поисках справедливости. Назревали долгие китайские разборки, и я решил покинуть место происшествия. С трудом поднявшись, прислушался к себе – ноги держали, голова кружилась, но несильно. Навернулись мы всего в квартале от ворот кампуса моего университета. Расталкивая уцелевшей правой рукой зевак и стараясь не смотреть, что там у меня с левой, пробрался через толпу. Никто не препятствовал, лишь пара человек что-то говорили мне, но я не понимал. Дождь хлестал в лицо и в чем-то даже помогал держаться на ногах.
До кампуса я добрался весь вымокший, наполовину окровавленный. Дедки-охранники в серой форме выбежали из-под навеса, забегали вокруг, осторожно завели меня к себе в будку и принялись названивать куда-то. Я вспомнил о своем телефоне и с удивлением нащупал его в кармане – не вывалился, не разбился, но не работал. Скорее всего намок, пока я валялся в луже.
Никуда звонить мне и не пришлось. Переполох в университете поднялся нешуточный. Довольно быстро в будку примчался перепуганный завкафедрой, за ним следом прибежали мои студенты-старшекурсники. Все они с ужасом рассматривали меня, пара впечатлительных студенток начала плакать. Это встревожило меня не на шутку – я принялся снова ощупывать себя и просить дать мне зеркало. Но полюбоваться собой не удалось – подъехало вызванное такси, и в сопровождении все того же завкафедрой, мирового мужика, и двух самых толковых парней с четвертого курса я отправился в военный госпиталь. Там у коллеги-китайца работал завотделением двоюродный брат, а значит
В госпитале нас направили в большущий зал ожидания, с множеством окошек, больше похожий на банковский холл. Слышалось даже стрекотание кассовых аппаратов. Я ожидал увидеть кучу захворавших китайских военных, но вместо них на пластиковых неудобных стульях, рядами стоявших в центре зала, обнаружил обычных людей с медицинскими картами и талончиками в руках. Может, это были военные в отпуске или члены их семей, а то и вообще люди с улицы – выяснять мне не хотелось. Я сам ощущал себя на птичьих правах тут.
Кровь уже почти не шла, приложенная к руке кипа салфеток перестала промокать насквозь. Плечо и локоть саднили, но не настолько сильно, чтобы стонать или сидеть, стиснув зубы. Завкафедрой куда-то умчался – вот кого было мне действительно жаль, так это его, выглядел он несчастным и перепуганным. Студенты мои, впрочем, тоже сидели со мной рядом, с трагическими выражениями лиц. Вряд ли им раньше приходилось видеть кого-нибудь из своих