– Подскажите, пожалуйста, а я могу рассчитывать на получение визы за три дня, как у вас написано на сайте?
Он мне указывает на медную табличку и говорит на русском с акцентом:
– Видите, приём посетителей был до двенадцати, теперь приходите в понедельник.
– Да, я понимаю, что не вовремя, но всё-таки, посоветуйте, можно ли мне покупать билет на 6 декабря, чтобы я в понедельник принёс в консульство готовые документы с билетом.
Он уже внимательнее смотрит на меня. Лет сорока, одного со мной роста, то есть невысокий.
– Дадим ли мы вам визу за три дня, это будет зависеть от документов, от того, всё ли у вас с ними в порядке. Принесёте документы в понедельник, – он опять кивает на табличку, – там посмотрим. А потом уже купите билет на самолёт.
Может быть, последнюю фразу про билет он и не произнёс, а я её сам додумал.
– А на каком языке заполнять анкету, на китайском или на русском? – шучу я и сию секунду догадываюсь, что он юмора не принял, и я это напрасно.
– На русском! – цедит он сквозь зубы и глядит, не издеваюсь ли я над ним.
Вчера, в воскресенье, я ещё сидел в Букинге, выбирал гостиницы, почему-то во всех трёх городах забронировал Холидей Инн (это не product placement, не реклама). Сбегал в ателье засняться на анкету размером 48 мм на 33 мм, и когда назвал этот нелепый размер, то девушка-фотограф сразу среагировала: «Понятно, на китайскую визу».
Утром приехал к 8.40, мороз, одет не лучшим образом, народ собирается после девяти, все стоят в очереди за мной, мимо прошёл тот самый «пятничный» китаец, неприязненно глянул на толпу, удалился за забор через автомобильные ворота.
Брр-р, холодно. Русский полицейский подошёл к калитке с той стороны не в 9.30, а с опозданием минуты на три. Народ не роптал.
Рамка, показываю портфель, выключаю телефон, прохожу в зал с окошками. Тепло!
Тот, кто был в очереди первым, уже стоит у ближнего окна. Окошек три, но документы принимает один человек.
Приглядываюсь. Да, их у первого очередника принимает уже знакомый мне сотрудник консульства.
А вот и моя очередь. Человек по ту сторону окошка спрашивает:
– А где билеты на самолёт? Без них документы не возьму.
– Так вы лично говорили мне в пятницу у калитки, что сначала посмотрите документы, а уж после куплю билет.
Он приглядывается ко мне, вроде вспоминает, берёт мои документы в руки, листает их:
– Цель поездки?
– В принципе, туристическая. Я хочу проехать по тем местам, где жили мои родители.
Он смотрит чуточку внимательнее:
– Ваши родители жили в Китае?
– Да, на КВЖД. В Харбине, потом в Мукдене – это теперь Шэньян, и в Хулун-Буире – он раньше назывался…
– …раньше он назывался Хайлар, – подсказывает он мне.
И почти без акцента добавляет:
– Я родом из Хайлара.
Мои глаза, наверное, округлились, дыхание перехватило.
– Я тоже родился в Хайларе, – протягиваю ему свидетельство о рождении.
Он берёт его в руки. Читает. Смотрим друг на друга.
Пауза.
Кто-то нетерпеливый из очереди громко говорит мне:
– Эй, мужчина, может, хватит о личном! Очередь ведь.
– Покупайте билеты, и прощаемся до среды, – китаец-консультант возвращает мне мои бумаги.
Сердитый мужчина подходит к окошку. А следующий из очереди, тоже слышавший наш с китайцем диалог, полюбопытствовал:
– А как ваши родители очутились в Китае?
Я пожал плечами, извинился, отвернулся, пошёл к выходу. Одной фразой не ответишь. Даже и целой книгой – ничего толком не расскажешь.
Это ведь долгий разговор. Случилось всё век назад, в 1922-м.
И началась семейная история в городе Троицке Оренбургской губернии.
Я не знаю, как всё было с моим отцом. Могу только предположить. Очень много прочёл архивных материалов. Домашние фотографии. Характер отца. На сайтах рассказы об улочках Харбина. Образы людей, окружающих отца, – они из архивных дел. И я перескажу сцены, как я их увидел бы, если б находился рядом, если б был их свидетелем.
Семейная история
Ласточки и благовещенье
В тот холодный двадцать второй год до середины марта Троицк ещё стоял в неубранном снегу, речка Уй у берегов схватывалась по ночам тоненьким ледком. А потом как-то разом потеплело, город весь расплылся в лужах, грязный снег оставался только в канавах да в развалинах сожжённых лавок.
И ласточки вернулись из зимней миграции в первых числах апреля, раскричались, сплошной писк и щебет. Крохотные тельцем, с большими крыльями и с раздвоенными кончиками хвостов, они свистящими полосами разрезали воздух над рекой и прибрежным кустарником.
Прасковья торопилась, но не могла не замереть на крыльце своего домика у реки при виде этих стремительных птиц, показала на них сынишке. Четырёхлетний Миша засмотрелся на тех ласточек, которые вперевалочку ходили совсем близко от него – прямо у оградки.
– Мама, а эти птички сейчас завтракают? – поинтересовался мальчик.
– Нет, сыночка, они проснулись раньше тебя, такого засони, и уже давно позавтракали, – улыбнулась мама. – А вот теперь собирают прошлогодние травинки, чтобы построить себе домики-гнёздышки.