Китай в эпоху Си Цзиньпина

Идеологический вакуум должна была закрыть концепция, выдвинутая уже 29 ноября 2012 года (через две недели после его избрания генсеком ЦК КПК[35]), во время посещения выставки «Дорога к возрождению» в Национальном музее Китая на площади Тяньаньмэнь в Пекине. Глубокий символизм заключался уже в том факте, что для первого коллективного появления на публике всех семи членов нового Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК была избрана именно эта выставка, демонстрировавшая историю «ста лет унижений» , с середины XIX до середины ХХ века, а также возрождение Китая под властью Компартии.

Еще символичнее стала речь, произнесенная новым китайским лидером: «У всех есть идеалы, устремления и мечты… Величайшая китайская мечта — увидеть великое возрождение китайской нации»[36].

Китайская мечта

Так появился лозунг (своеобразный «девиз правления» няньхао ), который позднее стараниями исследователей, идеологов и самого Си Цзиньпина, обогащавшего этот лозунг конкретным содержанием, превратился в политическую концепцию «Китайской мечты о великом возрождении китайской нации» (или просто «Китайской мечты» Чжунгомэн ). Не будет преувеличением сказать, что эта концепция стала одной из двух несущих конструкций политической линии Си Цзиньпина.

И хотя ни в момент произнесения, ни позднее Си Цзиньпин не давал однозначного объяснения, что же именно означает «Китайская мечта», националистический подтекст этой идеологемы оказался очевиден.

Нужно сказать, что к моменту избрания Си правящая Коммунистическая партия давно уже из классовой (пролетарской) превратилась в национальную — партию «китайской нации»[37]. Другое дело, что понятие «китайской нации» (Чжунхуа миньцзу

) в Китае трактуется максимально широко — не как «нация китайцев», то есть народа хань , который составляет 92 % населения КНР, а как совокупность всех народов, проживающих на территории государства, объединенных, как заявляется, «общими культурными ценностями».

Впрочем, это не помешало властям именно в период правления Си активизировать жесткую ассимиляционную политику, направленную на искоренение национальной идентичности «малых народностей», проживающих в стране. Речь, прежде всего, об уйгурах и других нацменьшинствах Синьцзян-Уйгурского автономного района, исповедующих ислам.

В рамках борьбы с проявлениями «трех зол» (терроризма, сепаратизма, экстремизма) центральное правительство действительно «навело порядок» на национальных окраинах, где до этого нередки были теракты и беспорядки на этнической и религиозной почве. Но что важнее — население стало «перековываться» на ментальном уровне. Этому способствовали агрессивное продвижение китайского языка как языка межличностного общения и работа по вовлечению нацменьшинств в экономическую активность: зачастую ценой потери традиционного образа жизни и ремесел, как это происходит, например, со скотоводами Синьцзяна и Внутренней Монголии (подробнее — очерк о «китаизации» культуры и религии).

Так или иначе, в существующей системе националистических координат, принятой нынешним лидером, у национальных меньшинств, по сути, не осталось других вариантов, кроме как учить китайский язык, принимать китайский образ жизни и интегрироваться в китайское общество, ценностная структура которого представляет собой причудливое сочетание конфуцианства, отдельных коммунистических догматов и капиталистического консюмеризма.

Сложнее с иностранцами — за предыдущие десятилетия в открытом и стремительно модернизирующемся Китае их скопились десятки тысяч, они заняли ниши дополнительного образования (курсы английского языка), открыли сотни кафе, баров и клубов, которые были популярны не только среди экспатов, но и среди самих китайцев. В отдельных городах, типа Гуанчжоу , образовались целые районы компактного проживания иностранцев — в основном из Африки и с Ближнего Востока.

При этом положение иностранцев в Китае было двойственным. С одной стороны, они пользовались всеми благами, которые давала им растущая китайская экономика и инфраструктура; с другой стороны, они не разделяли китайские идейные ценности и не интегрировались в китайское общество (этому, впрочем, способствовали и ограничения в получении китайского гражданства). Более того, иностранцы массово нарушали миграционное законодательство, годами работая в КНР по туристическим, учебным или деловым визам, а в любой конфликтной ситуации считали, что у них должны быть некие «особые права».

Все это со временем начало раздражать китайское общество. К тому же, подобное положение никак не вписывалось в смысловое поле «китайской мечты о великом возрождении китайской нации», поскольку воспринималось как продолжение «века унижений» — длительного периода, когда иностранцы были подлинными хозяевами в Китае, а китайцы считались людьми второго сорта.