Кью

— Хочу остановить его, Генрих. Помешать ему превратиться в нового епископа Мюнстера или утопить всех нас в крови. Именно мне придется это сделать. Ротманн слаб и болен. Книппердоллинг и Киббенброк никогда не выступят против власти пророка — скорее наложат в штаны от страха.

Мы молчим, прислушиваясь к стуку копыт, к фырканью лошадей.

Теперь он прерывает молчание:

— На Пасху ничего не произойдет.

Возможно, это больше чем просто согласие.

— В этом-то все и дело. Что намерен сделать Матис в этот день? Он сумасшедший, Генрих, опасный сумасшедший.

Просто невероятно: меньше месяца назад мы были хозяевами Мюнстера, теперь говорим вполголоса, прячась от чужих ушей, словно замышляем преступление.

— Он назначил дату — в этот день он установит абсолютную власть. Мы должны помешать ему.

— Опозорить на глазах у всех?

Я сглатываю слюну:

— Или убить.

Как только эти слова произнесены, холод пробирает меня до костей, словно зима сдавливает меня в своих ледяных тисках.

Еще несколько метров мы едем в молчании. Мне даже кажется: я слышу беспокойный гул его мыслей.

Его взгляд направлен в конец дороги.

— В городе скоро начнется война. Новоприбывшие боготворят своего пророка. Коренные жители Мюнстера пойдут за тобой, но с каждым днем они все больше и больше остаются в меньшинстве.

— Ты прав. Но нельзя просто сидеть и смотреть, как все, за что мы боролись, будет пущено по ветру.

Снова шум его мыслей.

— Каждый, кто пытался бросить ему вызов, полил своей кровью брусчатку площади.

Я киваю:

— Совершенно верно. А ведь не ради этого ты поднимал свои пистолеты против лютеран и против людей епископа.

***

Город кажется вымершим. Тишина, на улицах никого. Мы обеспокоенно переглядываемся, словно почувствовав в воздухе запах катастрофы, но, ни слова не говоря, оставляем лошадей и, как притягиваемые магнитом, вместе идем к центральному балагану — соборной площади. С каждым шагом все больше и больше возрастает ощущение неизвестной опасности, непонятной, но совершенно очевидной, нависшей над городом и поглотившей всех его обитателей. Куда все подевались? Больше нет никого, даже блохастых бродячих собак. Мы, не сговариваясь, ускоряем шаг.

Бледное облако нависло над вереницей зданий вдоль узкой улочки, ведущей к площади.

Все столпились там.

Шум заполнившей площадь толпы усиливается к центру и восторженно замирает там, где вырисовывается груда дров, которую лижут языки пламени. Страшный алтарь на пути к забвению. Слово Божье вытесняет человеческое, извергая свой триумф дрожью на наши спины, погребая наши взгляды непроницаемым покрывалом дыма. Его дыхание колышется у нас над головами; его взгляд неумолим. Он устроил охоту и гонит нас, так что мы не можем укрыться даже внутри своих мыслей, где живет желание поумнеть однажды, хоть когда-нибудь. Уничтожая все великое, все разумное.

Дым медленно поднимается над костром из книг. Их тома, сброшенные на мостовую с телег, собирают в охапки и швыряют в величественный костер — столб пламени поднимается вверх и лижет небо, призывая ангелов небесных дымом от произведений Петра Ломбардского, Августина, Тацита, Цезаря, Аристотеля…

Пророк стоит на помосте, гордо выпрямившись и сжав Библию в руке. Я уверен: он видит меня.

Он читает по слогам, и его голос не заглушают ни экзальтированные крики толпы, ни треск пламени — тонкие змеиные губы произносят это лишь для меня:

— Тщетны слова человеческие, ибо не увидеть им день гнева. Лишь Слово воспоет суд Отца.

Груда растет и тут же уничтожается, поднимается к небу и обращается в пепел — я различаю томик Эразма, демонстрирующий, что этот Бог больше не нуждается в нашем языке и что Он не оставит нас в покое. Старый мир корчится, как пергамент в огне…

Рядом со мной мертвенно-бледное лицо Гресбека, решительное и ожесточенное.

— Я на твоей стороне.

Глава 36

Мюнстер, Пасха 1534 года

Я вскакиваю в холодном поту, пробудившись от беспокойного сна, весь мокрый, словно дождь, яростно барабанящий по крышам, проникает в помещение. Дрожу от первобытного страха и глухим хрипом пытаюсь прочистить грудь. Беспомощно таращу глаза в пустоту.

Желтый свет ламп разрывает сумерки раннего утра. Пасха, день Воскресения.

***

Сценарий первый. На закате площадь забита до отказа: все там, мы ждем речь пророка. Матис выходит на помост, обращается к толпе, приводит несколько причин, по которым не состоялся Апокалипсис, вполне возможно, возложив вину на тех избранных, которые до сих пор не очистились. У южной стены собора сооружен помост. Двадцать человек, в том числе и я, входят в собор с восточной стороны и выпрыгивают из окна нефа прямо за спиной пророка. Еще десять стоят в первых рядах. У стражников нет времени, чтобы хоть как-то отреагировать. Гресбек хватает Матиса за плечо и приставляет лезвие ему к горлу. Капитан Герт объясняет, почему Енох должен умереть.