Кью

Стук в дверь. Я не двигаюсь. Я устал, сижу в темноте. Сильные удары, настойчивые.

— Герт, открой. Открой эту идиотскую дверь.

Снова стук. Поднимаюсь… медленно. Уходить он явно не собирается.

Открываю.

В тяжелом темном плаще с капюшоном — в таких отправляются в путь, — закутавшись в него головы до ног, передо мной стоит Редекер.

Он входит.

Я разваливаюсь в кресле, голова — на подлокотнике. Как валялся и перед его приходом. Как и последние три часа. Что мне сказать тебе? Ответа нет. Шепчу совсем без убеждения:

— Я не думал, что все так кончится.

— А о чем вы думали? Какого хрена, скажи, вы притащили его сюда?

Я что-то мямлю.

Ярость Редекера лишает меня слов.

— Я верил в вашего Бога, Герт, потому что Он сражался на баррикадах, надирался в трактирах, грабил церкви и внушал ужас рыцарям. Если хочешь знать, я все еще верю в Него. А не знаешь ли ты, случайно, куда Он отправился, когда ушел отсюда?!

Эти слова как эхо звучали в моей голове все время после прихода Яна Харлемского.

— Матис — дерьмо, Герт. Судья, стражники, палач — злейшие враги бедняков, которые сражались вместе с нами. Этот сукин сын говорит о Боге подонков. Но кто Он, его Бог? Еще один судья, стражник, палач.

Три часа назад на площади… Пистолет зажат в руке… Я глотал слюну и воздух. Ждал.

И другие тоже ждали. Меня.

— Этот сумасшедший скот все разрушил. У меня от него стынет кровь.

— А почему ты ни хрена не делаешь? Почему не избавишься от этого ублюдка? Сделай это сейчас, Герт из Колодца, порви ему зад! Вы все святые, ты помнишь, а я вор. Вор. Я взял свое. Я ушел отсюда — и был таков.

Сжимаю кулак, пальцы впиваются в ладонь. Ответить мне нечего.

Слабый свет падает на человека, не похожего на уроженца здешних мест: нервный маленький ястребок, на ногах — единственный предмет его гордости, солидные ботинки, грязные скороходы. Я интуитивно ощущаю, как торчат его пистолеты и переметная сума, маленькая и пухлая, короткие курчавые волосы и необычная борода, редкая, аккуратно причесанная к кончику, мягкие усы, полукругом спускающиеся к подбородку, — эксцентричная геометрия метиса, неправильный остроугольный треугольник, с которым лучше не встречаться беспокойными ночами в этих краях.

Глава 34

Мюнстер, час спустя

Он постарел. Он сидит на краю кровати, нимб обаятельного проповедника совершенно пропал. Черты лица обострились, кожа покрылась язвами от мороза. Согнувшись, он на миг теряет нить мыслей, уставившись на меня невидящим взглядом, потом поворачивается и вновь опускает голову.

— Что нам делать?

Бернард Ротманн проводит руками по лицу, трет глаза.

— Мы же не можем все бросить. Все свершилось не так, как мы планировали, но все же свершилось.

— Что?! Что свершилось?!

Вздох.

— То, чего никогда не происходило прежде: уничтожение частной собственности, обобществление имущества, освобождение самых униженных и обездоленных на этой земле…

— Кровь Рухера!

Он мрачнеет, снова обхватывает лицо руками.

— Он убил нашу надежду, Бернард. Новые законы ее не вернут. Раньше Бог сражался на нашей стороне. Теперь Он стал нас ужасать.

Ротманн по-прежнему пялится в одну точку, бормоча:

— Я молюсь, брат Герт, я много молюсь…

Оставляю его наедине с тоской, согнувшей ему спину, шептать молитвы, которые никогда и никем не будут услышаны.

Сделать то, что я должен.

***

Я оказываюсь напротив парадных дверей особняка Вердеманна, щедро украшенных бронзовыми бляшками и луковицами, изысканная резьба тянется по столетним деревянным створкам до самого верха. Здесь, в доме самого богатого человека города, и остановился пророк.

Внутри сразу же сталкиваюсь с четырьмя вооруженными людьми: лица незнакомые — все нездешние, скорее всего голландцы.

— Я должен обыскать тебя, брат.

Он смотрит на меня, вероятно, узнает, но обязан выполнить приказ.

Суровый взгляд.

— Я Капитан Герт из Колодца, какого рожна тебе надо?

Он выходит из положения:

— Я не могу пускать никого внутрь, вначале не обыскав его.

Второй стражник кивает, на плече у него аркебуза, морда

топором.

Отвечаю на голландском:

— Ты знаешь, кто я.

Он смущенно пожимает плечами:

— Ян Матис приказал нам не впускать никого с оружием. Что мы можем сделать?

Ладно, оставляю пистолет и дагу. Еще одного взгляда достаточно, чтобы окончательно лишить его присутствия духа — он не осмеливается меня обыскивать.

Он сопровождает меня по лестнице, освещая ступени фонарем.

Сделать то, что я должен.

Наверху, в конце второго пролета начинается коридор, взгляд ловит новый источник света. Он исходит из комнаты сбоку, дверь открыта: она сидит, расчесывая блестящие волосы, почти достающие до пола. Она поворачивается: ужасающая красота, невинность во взгляде.

— Проходи, — голос стражника.

— Дивара. Не знал, что он привел ее сюда.

— Вообще-то ее не существует. Ты ее не видел — так лучше для всех.

Он доводит меня до гостиной. В огромном камине горит огонь, освещающий всю комнату.

Он сидит во внушительном кресле, неодетый, со спутанными волосами, взгляд направлен на пламя, пожирающее полено. Голландец делает мне знак войти, неслышно поворачивается и возвращается на свой пост.

Мы одни. Сделать то, что я должен.