Кью

Я смотрю на танцующую смерть, выбирающую одного за другим, пока не решаюсь выйти из тени, дав ей возможность заметить и меня.

Она останавливается, совершенно неожиданно, словно первая увидела призрак. Сидящие за столом, окаменевшие и разглядывавшие меня с открытыми ртами, возвращаются к жизни, на миг увидев себя моими глазами: одряхлевшие и слабые, безумные, омерзительнейшие калеки и уродцы.

И снова она дарит мне мимолетную улыбку, словно нас лишь двое.

Забери их прочь, их всех.

Око Караффы

(1535 год)

Письмо, посланное в Рим из города Мюнстера, адресованное Джампьетро Караффе, датированное 30 июня 1535 года.

Мой достопочтеннейший господин.

К тому времени, когда Вы будете держать в руках страницы этого послания, известие о конце Царства Сиона в городе Мюнстере уже, без сомнения, достигнет ушей Вашей Милости. Ибо величайшее внимание всех стран было приковано к исходу осады, а Вашей Милости — к отдельным деталям, которые Вас особо интересовали. Следовательно, к этому интересу, как и к естественному для культурнейшего и образованнейшего человека любопытству, я апеллирую, а значит, мое письмо может оказаться полезным, если осветит некоторые подробности, показавшиеся мне важными после многих месяцев молчания.

Но вероятно, мне стоит начать рассказ с личного восприятия, что, без сомнения, послужит Вашей Милости для того, чтобы понять в истинном свете мое положение, так как за тридцать шесть лет, отпущенных мне Всевышним, я никогда не переживал столь изматывающих тело и столь угнетающих дух событий. Так что, случись самому трезвому и разумному человеку пережить такое, и он стал бы безумнейшим из безумцев.

В критические дни осады Мюнстера я наблюдал, как запасы продовольствия становились все более ограниченными, а лица жителей — все более изможденными. Я видел, как всего за неделю крысы исчезли с городских улиц, и начал подозревать, что не только из-за явного сумасшествия, но и в силу трезвого расчета Ян Бокельсон стал казнить все больше и больше недовольных: меньше ртов, которые надо кормить, больше мяса, которое можно съесть.

Надо сказать, что, будь фронт анабаптистов более прочным, моя миссия оказалась бы не столь трудной. Я бы с легкостью назвал народ в городе силами Сатаны, а расположившихся снаружи наемников — воинством Божьим. Но в свете развития событий становилось все очевиднее, что Царь Сиона и его придворные — единственные истинные враги, а остальные осажденные — безвинная паства. Абсолютное сумасшествие Бокельсона сделало анабаптистское безумие всех остальных не столь страшным.

Таким образом, не единожды выслушивая, как он обещает людям, что превратит для них камни мостовой в хлеба и фазаньи ножки, я испытывал непреодолимое желание убить его, стереть с лица земли, освободить народ от этого ига, которое он вынужден терпеть лишь из-за внешней опасности.

Тем не менее корреспондент Вашей Милости лично причастен к зародившемуся в городе расколу. После пришествия Яна Матиса я завоевал дружбу главного проповедника общины, Бернарда Ротманна, человека большого ума и высокой культуры, о котором я уже упоминал в письме, написанном больше года тому назад. Как только я увидел, каким образом его вывел из игры новый пророк, Матис, я сразу понял, насколько его ум и опыт могут оказаться полезными для выполнения моих планов. Я мог воспользоваться недовольством бывшего вожака, прекрасного знатока Библии, отодвинутого в сторону простым пекарем и вульгарным сводником. Но Ротманн тяжело заболел, а вместе со здоровьем у него пропало и желание бороться. В конечном итоге он удовлетворился ролью придворного теолога Иоанна Лейденского. И все же ни один просвещенный человек, как бы слаб и изможден он ни был, не смог бы долго выносить спектакля о Сионском царстве.

Не помню, как появилась идея полигамии, возможно, меня вдохновила легенда о том, что анабаптисты помимо вещей обобществляют и женщин. Я долго дискутировал с Бернардом Ротманном по поводу взглядов библейских патриархов на вопросы семьи и брака, пока проповедник не посоветовал Бокельсону принять этот обычай, настолько одиозный, что вызвал враждебность народа. После этого все утонуло в море крови, а сам Ротманн в конце концов взял и себе четырнадцать жен. Но дух осажденного города, который до этого момента единым фронтом противостоял атакам епископа фон Вальдека, был безнадежно сломлен — больше никогда там уже не было единства.

Таким образом, особой нужды в предателе не было, даже если бы осажденные были лучше организованы и меньше боялись поражения. И все же казалось, осада не закончится никогда. Бесспорно, Новый Сион был на грани падения от голода, как бесспорно и то, что железное кольцо, созданное войсками епископа вокруг города, — не прошло и года — стало по-настоящему действенным, но при длительных кампаниях в наемных армиях начинаются заметное брожение и падение боевого духа, усиливающиеся по мере задержки оплаты.