Кью

Ее фламандский, на котором не смог бы так спеть ни один фламандец, язык, совершенно лишенный резкости, состоит из посвистываний, удлиненных гласных и фонем, которых я никогда не слышал прежде. Отголоски разных северных и романских языков смешиваются время от времени с греческим, а иногда с ливийским, сильно дополненным восточными нотками, которые пробирают меня до мозга костей. Возможно, когда-нибудь все мужчины и женщины во всех уголках континента научатся модулировать эти ноты, эту всеевропейскую полифоническую песню в тысячах местных вариантов.

Ее улыбка… Она одна. Наедине со мной. Королева-мать династии Микешей, общающаяся с аристократами и торговцами, покровительствующая художникам и ученым. Королева в городе проституток и придворных. Поэты, которым она оказывает покровительство, посвящают ей свои произведения. Я листаю книгу известнейшего Ортензио Ландо: «Благороднейшей и изысканнейшей Беатрис де Луны». Она улыбается, но не смущенно, а приглашающе.

Она расспрашивает меня о «Карателло», об управлении им, о девушках. Она садится рядом со мной. Эта женщина, которую не волнует, кем я был, не хочет знать, какие реки крови я пролил и видел. Эту женщину интересую сейчас я. В настоящем времени. Эта женщина сейчас говорит о моей гуманности. Она говорит, что чувствует, хоть я и сопротивляюсь ей. Она может открыть мою человечность под броней, под которой я прятался столько времени, под огнеупорным материалом, в который я превратил свою кожу, чтобы не получить новых ран.

Еще один глоток вина.

Эта женщина. Эта женщина хочет меня.

Беатрис.

Как все могло бы случиться.

Сейчас.

Глава 26

Дельта По, 26 февраля 1548 года

Мы спускаемся вдоль по руслу По, которое соединяет Феррару с побережьем, с пятьюстами экземплярами «БлагодеянияХриста», погруженными на две лодки — они предоставлены для этой цели Ускве. Солнце высоко стоит над грязной водой, которую пристально изучают птицы, добывающие себе пищу у нас над головами и на стремнинах реки. Промозглость и холод заставляют нас окоченеть даже под тяжелыми шерстяными одеялами.

Я замечаю это слишком поздно.

Лодка, транспортирующая первую половину груза, резко сворачивает в сторону прямо перед нами. Нос лодки уходит вправо, чтобы избежать столкновения с плотом, неожиданно выскочившим из камышей и направившимся к середине реки. У меня за спиной раздаются испуганные крики рулевого. Мгновение спустя плот исчезает в старице, вход в которую скрыт густыми зарослями. Плот — рядом с ней, справа, с тремя низко склонившимися силуэтами на борту.

Инстинктивно хватаюсь за аркебузу и пытаюсь прицелиться, но они уже исчезли. Командую рулевому:

— За ними!

Резкая смена курса, чтобы не отстать. Слышатся крики и всплески воды, мы входим в узкий канал лишь для того, чтобы столкнуться с двумя плавающими в воде лодочниками. Плот и лодка постепенно удаляются. Мы поднимаем их на оорт. У одного идет кровь из виска — голова разбита.

— Не упустить их!

Себастьяно Горбун ругается. Упираясь в дно длинным шестом, мы потихоньку продвигаемся вперед.

Перебинтовывая голову раненого тряпкой, я оборачиваюсь ко второму пострадавшему:

— Что за мудаки это были?

Он отвечает на одном дыхании:

— Разбойники, дон Лудовико, это была засада. Безбожные бандиты. Смотрите, что они с ним сделали!

Я тоже хватаю шест, перехожу на нос, чтобы направить корабль в незнакомое русло. Раздается гнусавый голос кормчего Микеша:

— Это похуже, чем лабиринт, ваша милость. Болота и змеи миля за милей. Оттуда никто не возвращался.

Я возражаю:

— Больше половины груза было на той лодке. У меня нет ни малейшего намерения потерять его.

Мне удается разглядеть корму лодки — они плывут не слишком быстро, возможно, не ожидают преследования. Еще одна излучина слева, а потом — вход в новый, очень узкий канал, и тут мы полностью теряем ориентацию. Полдень, солнце в зените — ландшафт совершенно незнаком. Мы по крайней мере на две мили удалились от реки.

Изо всех сил оттолкнувшись шестом, я ловлю себя на мысли, что вернусь в Феррару, лишь отобрав свой груз. Если я сконцентрируюсь на мысли, что утону здесь, то так оно и будет, и от этого я едва не смеюсь, но меня сдерживает то, что Себастьяно сзади ругается и обливается потом, отталкиваясь от илистого дна.

Я вижу, как две лодки исчезают прямо перед моими глазами, словно провалившись под воду. Ищу приметы: рассматриваю пейзаж на берегу протоки, чтобы вспомнить конкретное место, где я потерял их из виду. Так — засохшее дерево с ветками, погруженными в воду.

— Быстрее, быстрее!

Ругань Себастьяно ускоряет ритм наших судорожных бросков по воде. Вот и дерево. Я киваю Горбуну, делая знак остановиться. Обшариваю шестом противоположный берег, пока не нахожу место, где тростник растет чуть реже. С виду место совершенно непригодно для навигации, но они не могли уплыть ни в каком другом направлении.

— Вперед! Сюда!

Себастьяно гнусавит:

— Ваша милость, послушайте меня: оттуда нам не вернуться.