Кью

Прогуляться по рынку на Риальто, подышать воздухом. Вверх и вниз по мосту, а потом спуститься к Сан-Марко, вдоль по улице Мерчерии. Все заняты своими делами: немцы торгуют мехами, невозможно представить никого из них крестящим священника из монастыря в Ровиго, не говоря уже о студентах Падуи.

Студенты: Тициан — культурный человек, тот, кто может говорить на языке университетов, по крайней мере, не хуже, чем на языке хозяев постоялых дворов и плотников из Бассано.

Неожиданное ощущение — человек, которого я ищу, не часто бывает в этих местах.

***

Венеция, 30 сентября 1548 года

Архив инквизиции.

Трое немцев привлекались к суду по обвинению в ереси.

Матиас Клебер, тридцать два года, баварец, скрипичных дел мастер, в Венеции живет уже двадцать лет, пойман во время кражи святых мощей в дарохранительнице церкви Сан-Рок-ко, приговорен к высылке, но реабилитирован благодаря раскаянию и обращению в католическую веру.

Эрнст Реус, сорок один год, торговец шерстью, родом из Майнца, привлечен к суду за то, что писал высказывания Лютера на стенах Сан-Мозе и Сан-Дзаккариа. Приговорен к тому, чтобы привести стены в порядок и уплатить обеим церквам штраф в размере ста пятидесяти дукатов.

Вернер Кальц, двадцать шесть лет, бродяга, из города Цюриха, признанный виновным в колдовстве из-за занятий хиромантией, алхимией и астрологией. Сбежал из тюремного карцера Пьомби и по-прежнему скрывается от правосудия. Скрытый иконоборец, фанатичный поклонник Лютера и колдун.

Я попытался представить их в ситуациях, где главным героем был Тициан, но ни один из них ничуть не тянет на роль анабаптистского проповедника.

Действую от противного: пытаюсь представить Тициана, дающего жизнь собственному призраку, заставляющего его двигаться, подобно марионетке, по улицам и магазинам всего города. Ничего не получается.

В Венеции Тициан — не Тициан. Это кто-то другой. Если бы он и здесь перекрещивал людей, кто-то вспомнил бы об этом. Тициан прячет собственное лицо и в то же время, кажется, хочет придать своим поступкам максимальный резонанс.

Кто же ты, Тициан в Венеции?

Глава 28

Венеция, 18 октября 1548 года

Письмо их опередило. Именно поэтому мы здесь, на волнорезе, не отрываем глаз от канала перед Джудеккой, где они вот-вот должны появиться.

Бернардо Микеш ходит взад-вперед. Жуан, элегантный, как обычно, неподвижен, как статуя. Кожаные перчатки засунуты за пояс, а широкие рукава камзола развеваются по ветру.

Из-за этих осенних холодов Деметра всучила мне шерстяной шарф. Я благодарен ей за это, потому что горло в последнее время играет со мной в довольно жестокие игры.

Я смотрю, как лодки медленно подходят к пирсу и выгружают свой разноцветный и эксцентричный человеческий груз.

— За дожа и святого Марка!

Вздрагиваю от скрипучего голоса громадной черной птицы, переносимой в клетке.

Жуан громко смеется при виде выражения моего лица:

— Говорящие птицы, друг мой! Этот город полон сюрпризов.

Бернардо нагнулся и сполз к краю скамейки, рискуя потерять равновесие:

— Вот они!

— Где? — Приходится признать, что зрение у меня уже не такое, как прежде.

— Вон там, они уже высаживаются!

Делаю вид, что вижу лодку, по-прежнему остающуюся для меня размазанным темным пятном:

— Это точно они?

— Я уверен! Посмотри на Себастьяно!

— Клянусь Моисеем и всеми пророками! Вон Перна. Ему это удалось! Дуарте это сделал.

Жуан позволяет себе даже начать жестикулировать от восторга.

— Ублюдки, гады, подлецы, мешки с дерьмом, еще немного — и я остался бы там, под землей, навсегда, обросший грибами и плесенью!

Он переводит дыхание — в глазах все еще застыл ужас.

— Убийцы — вот кто они! Настоящие безумцы, Лудовико, друг мой, там были крысы размером с собаку, capito? Ты просто не поверишь — надо их видеть, вот такой величины… Ублюдки, месяц в этой дерьмовой дыре — они еще называют ее тюрьмой… Да посадят их всех турки на кол! Ублюдки! Посмотри, Лудовико, вот такие здоровые… И сторожа, напоминающие чудовищ Апокалипсиса… Продержать человека в таком месте годик — и ты признаешься во всем, что угодно, даже в том, чего… Ах! А потом они записывают все, все-все-все, не упуская ни слова, там всегда сидит писаришка чертов, который строчит все, что ты наговоришь… Быстро, он пишет очень быстро, не отрывая глаз от бумаги… Ты чихнешь, он и это запишет, capito?

Поредевшие волосы спутались, глаза ввалились, а зубы вцепились в бифштекс, который ему принесла Деметра, такой кусок трудно проглотить целиком, и лишь это останови ло словесный поток.

Наконец он заглатывает первый кусок и, кажется, вновь обретает всегда присущий ему и столь необходимый светский лоск.

Он на секунду отрывает глаза от тарелки:

— Еще кого-нибудь арестовали?

— Пажа в Неаполе.

Он пыхтит.

— И это еще не самая худшая новость.

Крошечные глазки Перны боязливо вперяются в меня.

— Кого еще?

— Бенедетто Фонтанини.

Книготорговец нервно проводит рукой по голове, приглаживая остатки волос:

— Святые небеса, мы по уши в дерьме…