Кью

— Его держат в монастыре Санта-Джустина в Падуе. Ему выдвинуто обвинение в том, что он является автором «Благодеяния Христа». Он может сгнить там заживо.

Перна вновь опускает голову.

— С этого момента нам действительно придется стать очень осторожными. — Он по очереди оглядывает нас. — Всем. — Его взгляд останавливается на Жуане. — И не рассчитывай, что ты в большей безопасности, чем все мы, компаньон, — если они решили взяться за дело всерьез, всем нам придется очень туго. Здесь, в Венеции, мы пока в безопасности, но нам было сделано весьма недвусмысленное предупреждение.

— Что ты имеешь в виду? — Я снова наполняю вином его бокал.

— Они все поняли. Они знают, кто мы и кто вовлечен в дело. Вначале арестовали Жуана, затем меня и старого доброго Пажа, потом посадили Бенедетто Мантуанского… — Он прожевывает и глотает.

Дуарте смотрит на всех нас:

— О ком и о чем мы говорим?

Вилка Перны падает в его тарелку. Молчание. «Карателло» закрыт, мы одни, три сефарда и два закоренелых атеиста, разуверившиеся во всем, сидят за одним столом и готовят заговор — какой восторг для любого инквизитора.

Перна сворачивается в клубок, как кот.

— Мы говорим о Великом Дуболоме, синьоры! Да-да, о Его Высокопреосвященстве Величайшем Дуболоме, о Джованни Пьетро Караффе. Мы говорим о ревностных, о тех, кто хотел бы сделать себе брелки из яиц Реджинальда Пола и его друзей. Величайших ублюдках, о них и о их наемных убийцах. Пока они не спустили на нас собак, но они не замедлят этого сделать, еще увидите. — Взгляд на Жуана. — А эти люди, компаньон, не покупаются, capito? Эти сукины дети неподкупны.

Я прерываю его:

— Милан, Неаполь, Венеция в еще большей степени, пока остаются городами, которые не позволят, чтобы римская инквизиция совала нос в их дела.

— «Дела» — это верное слово. Пока у них нет особой убежденности, стоит ли натравливать на нас своих гончих, — они оставят и нас, и наши дела в покое, ты прав. Но все зависит от того, кто будет устанавливать правила игры после того, как Павел III протянет ноги. К тому же, чтобы избежать вмешательства Рима, венецианцы могут решить сами свести с нами счеты, не ожидая Караффы и его друзей.

Он глотает все, что было во рту:

— Какая мерзость. Когда я думаю об этой клоаке, настоящей яме с дерьмом, я теряю аппетит.

Дневник Q

Венеция, 5 ноября 1548 года

Ребенок, который верит, что Христос — статуя.

Я обхожу весь город вдоль и поперек. Я ищу немца, руководствуясь интуицией: книжные магазины, где он, должно быть, покупает «Благодеяние Христа».

Я зашел в лавку Андреа Арривабене, на вывеске которой нарисован колодец — место, которое Тициан, без сомнения, хорошо знает. Я сделал вид, что интересуюсь доктриной анабаптистов, надеясь, что он укажет мне на кого-то, кто сможет обратить меня. Все впустую.

***

Венеция, 7 ноября 1548 года

Ребенок и статуя Христа.

Ребенок, который верил, что Христос — это статуя. Ребенок пяти лет.

Ребенок, которого Бернард Ротманн, пастор из Мюнстера, спрашивал, кто такой Христос. Статуя.

История, повторявшаяся бесконечно в те дни всеобщего сумасшествия.

Дни правления царя Давида.

Трудно возвращаться назад. Больно. Воспоминания о разговорах, длинных, попросту бесконечно долгих, пробудивших сумасшествие проповедника, предложившего разочарованным и отчаявшимся умам самый безумный выбор.

Последние дни Мюнстера.

За пределами тех стен это первая дрожь неуверенности. Я хотел бы навеки забыть об этом.

Тициан, немецкий пилигрим, который окрестил Адальберто Рицци, брата Лючиферо и пиратов с реки По, был знаком с Бернардом Ротманном.

Кто-то из Мюнстера, кто-то, кого я тоже знал.

Снова возвращаюсь на улицы, на этот раз в поисках знакомого лица. Дергаюсь, как сорвавшийся с цепи, каждый раз, когда слышу слово на родном языке. Пытливо изучаю лица людей под бородами, пытаясь увидеть их под волосами, длинные они или короткие, за шрамами и морщинами. Это напоминает галлюцинацию: каждый из увиденных чем-то возбуждает мои подозрения.

Все это бесполезно. Надо найти иной путь.

Глава 29

Венеция, 11 ноября 1548 года

Непросто объяснить им, почему я должен уехать. Непросто рассказать о старом враге. О Коэлете, извечном союзнике, предателе, постоянно внедрявшемся в наши ряды.

Это будет нелегко, но все же необходимо. Объяснить цели путешествий последних месяцев, эту бороду — Тициан, апостол с «Благодеянием Христа» в одной руке и водой из реки Иордан — в другой. Сведение счетов двадцатилетней давности.